Покачал головой Верига:

— Не сумеют нарочитые. Не пойдут по следу выжлецы. Один человек пойти должен. Только одному покажется Огнянин. Он хитёр. Верно, знает, что слаб перед множеством и силён перед одним.

Когда Верига ушёл, Тать сказал риксу:

— Испуган, трясётся от страха Верига. Значит, правда, что со змеем на болотах повстречался. Столько лет не было Огнянина. Но вот опять объявился.

Бож сказал:

— Не будем дожидаться, пока начнут пропадать люди. Не будем и прятаться, железные ворота ковать. Устроим облаву. Все болота, все выходы из них обложим собаками. Славная получится охота!

— Болото — не чисто поле! И Огневержца охотой не взять. Охонский разумный посадник было целую зиму заслоны держал. Помёрзли все, озлобились. А змей неведомо как в других появился болотах и за своё принялся. Дороги его нам неизвестны.

— Как тогда убить его, скажи!

Кивнул Тать:

— Верига верно говорит. Ничего иного не придумаешь. Нужно, как встарь, одному человеку идти. Тогда только Огневержец покажется. Верига слаб. Он был бы жалок перед змеем. Но сердце у Вериги доброе. И доброта его пересилила страх. Я пойду, пока не скрылся зверь. Легко найду Огнянина, потому что хорошо знаю те места. И самого змея по молодости встречал. Да так перепуган был, что в берлогу забился... Пойду теперь старый долг отдавать.

Пытался удержать его Бож, не хотел пускать. Отговаривал.

Но сказал ему Тать:

— Со времён Келагаста зовут меня Вольным. Ни под чьей властью я не был, и никто не заставит меня отказаться от задуманного. Любые же уговоры тщетны. Я пойду! И пусть никто о том не знает, иначе помешают мне.

И пришёл человек на зыбкие болота.

Солнце заходило, садилось в далёкое облако. Как в повозку, садилось усталое, чтоб продлить свой путь к недолгому сну. Туманная дымка стелилась низко над топями, малиново красилась лучами заходящего светила.

Встал Тать на краю бездонных трясин, носки сапог в чёрной воде замочил. Налипла на подошвы мелкая ряска. Жуки спрятались в липкой жиже, пауки разбежались по воде, змеи испуганно прошелестели в осоке.

Скинул Тать лёгкую полотняную рубаху, надел толстую кожаную, расшитую широкими полосами железа. Накрепко затянул ремни. Островерхую шапку заменил на шлем из медвежьего черепа. Вынул из ножен именной меч, подобранный к могучей руке, и по старой привычке отёр чистый клинок о колено. Потом взмахнул разок мечом, рассёк играючись туманную мглу. Да замер великаном на краю болота. Крикнул:

— Выходи, не бойся, Болотный! Малый к тебе пришёл человек!

Тогда застонали болота, трясины заворочались. Топи запели на сиплые голоса. Хрипло дышали, пузырились омуты. От всплесков шли но воде круги и замирали у ног человека.

Трижды звал Огневержца Тать, трижды голос его хороводил с эхом, трижды рушился болотный покой. И лишь после третьего клича появилось чудище.

Содрогнулся Тать, увидев его, но укрепился духом, не отступил.

Чёрно-зелено было туловище у Огнянина. Между острыми шипами его застряли клочки водорослей и комья трясинного ила. Из пасти между длинными зубами прорывался розоватый пар. Чёрные когти стучали на ходу друг о друга. И от тяжёлой поступи ощутимо вздрагивала земля, вода рябилась в омутах, качались кочки.

Здесь понял Тать, что не взять ему Огневержца мечом, ни копьём не взять, не убить камнем. Всё тело змея было толстой костью выстлано. Не было на свете железа, способного проломить такую броню. И сети ещё такие не были сплетены, чтобы запутать в них Огнянина.

А Огнянин следовал старой своей повадке: голову к небу поднял и таким мощным рыком изошёл, что, казалось, от него ветер поднялся и осоку наклонил, зашевелил стрельчатыми камышовыми листьями. Этим грозным рыком дерзкого героя запугивал.

Пожелтевшие клыки не помещались в пасти, с языка срывались клочья зелёной желчеподобной иены, и удушливый чад вырывался из глотки зверя.

Подошёл Огневержец, недалеко остановился. Носом шумно втягивал воздух. Готовясь к прыжку, часто забил но земле хвостом и когти в неё вонзил на всю длину. Взглядом же скользил мимо человека, будто видел плохо. Глаза кровью были налиты и подобны пламени. И жутко становилось от змеева взгляда. Правду говорили, что завораживают глаза Огнянина.

Вот изготовился, прыгнул змей. В прыжке широко расставил лапы, хвост выгнул стрелой и громко клацнул зубами над самой головой у человека. Промахнулся Огнянин, потому что успел увернуться Тать. Опытный воин, по брюху зверя сумел ударить клинком. То же, что по камню, всё едино!

Развернулся Огнянин, хвостом чаще заколотил, грязь от того далеко расплёскивалась. Щёки в злобе раздувал. Ядовитой пены у лап его целая лужа накапала.

Но уже не было страха у Татя. Увидел герой, как неповоротлив змей. Понял, что мешает Болотному величина его.

Первый прыжок не удался змею. И решил Тать, что настала пора ответить. Однако не дал ответить Огнянин, вновь взвился над землёю в прыжке, вновь над просторами прокатился его рык. И от этого рычания далеко-далеко взлетели с криком стаи обеспокоенных птиц. А Тать изловчился и, отпрянув в сторону, глаз змея рассёк мечом надвое. Нашёл место для удара! Брызнуло, будто лопнувший пузырь, потекло око чудовища. Сшибленной птицей, всесокрушающим вихрем завертелся на месте подраненный змей. И Татя зацепил длинным хвостом, по ногам ударил, выбил левое колено.

Но не слышал боли вольный Тать, хотя видел, как сразу распухло колено, как оказалась вывернутой в сторону голень. И сапог на ней был шипами пробит в нескольких местах. Из отверстий сочилась кровь, растекалась за голенищем.

Змей же всё метался и жалобно стонал от боли. Он вновь начинал полниться злобой. И стоны всё чаще преобразовывались в угрожающий рёв. Однако не дал опомниться Огневержцу Тать, второе око зверю высек. Смолк змей, рванулся на удар. Ослеплённый, в броске расставил широким охватом когтистые лапы. И не промахнулся на этот раз, с рубахи героя ободрал железные пластины, грудь ему оголил, оцарапал, зашиб тяжким ударом. Из пасти обильно лилась пена, висла на губах у чудища, зелёными хлопьями подрагивала на траве.

Но не пеной ядовитой захлебнулся Огнянин, а горячей кровью своей. Ибо на всю длину клинка, по самую рукоять, вошёл Татев меч зверю в горло — через зев во чрево. Да там и остался.

Крупной дрожью затрясло тело Огневержца, от ноздрей до кончика длинного хвоста. Лапы скребли землю и глубоко в неё зарывались. Судорожным кашлем зашёлся змей, выплёвывал сгустки. Его разрезанные лёгкие полнились кровью. И встрявшее железо не давало дышать. И истекали сукровицей глазницы.

Подобно человеку, рыдал побеждённый Огнянин. Серые сумерки уже сменились ночью, а зверь всё находил в себе сил: то ползал по кругу, то бился в судорогах и тоской-плачем оглашал болота. По вот затихло, распласталось по земле его обескровленное тело. Не вздымались уже бока, обмякли лапы.

Тогда поднялся над поверженным вольный Тать. Поднялся и тут же возле него рухнул. Не держали ноги; будто огнём, пекло в груди. Припухли, покраснели на теле царапины, голова кружилась, слепли глаза. Шумело в ушах, словно бесчисленные крылья хлопали под ветром, крылья птиц и птенцов, слетевшихся отовсюду на долгожданный праздник. Руки занемели и, казалось, налились теплом — это касались рук Татевых горячими губами все, живущие по лесам: и медведи, и олени, и гордые лоси, тучные изюбры, лисы и бобры. Все пришли, проторив сюда новые тропы. Все поклонились герою...

Усмехнулся Тать своим мыслям, своим видениям. Знал, что ничего этого не было. И никогда не будет, чтобы столько слетелось птиц, чтобы столько сошлось зверья.

Встал. Выдернул меч из чрева Огнянина, подвёл остриё под костяные пластины с шипами, оголил шею чудища. И тогда последним ударом срубил громадную голову. Навеки отделил друг от друга позвонки змея. Так был убит последний из рода Огневержцев. Так над бездыханным телом злонравного отпрыска вознеслись широкие плечи человека. Так родилось новое предание: правда-сказ о вольном Тате. Слава ему!