Это трогательно, реально трогательно. Но рано или поздно начинает раздражать…

— Как ты?

Совладав с приступом стыда, я смог ответить:

— Спасибо, трагично… Соня, я не часто…

— Я знаю, Ярополк Велимирович сказал. Он был тут. По-моему, он зол.

— Это его нормальное состояние. — Я вяло отмахнулся хвостом. — Я скоро приду в себя. Ты не волнуйся, ладно?

— Хорошо. Ты хочешь побыть один?

Были бы у меня человечьи уши, они горели бы малиновым цветом.

— Нет, любимая, больше всего на свете я хочу быть с тобой, и только с тобой, — просипел я. — Но сейчас мне жутко стыдно. И я должен привести себя в порядок сам. Не обижайся, пожалуйста.

Она дотронулась до моего плеча и вышла.

Я выждал полминуты и рискнул привести себя в вертикальное положение. Получилось, только в глазах потемнело. Дурак-пьянчуга.

Когда я встал под освежающий душ, ожили динамики, рассованные во все помещения нашего обиталища. Говорил шеф:

— Внимание, общая боевая готовность. Долгожданная финальная стадия начинается. Яша, ты знаешь, что принять. Через десять минут — все у меня.

Щелкнуло, пискнуло и заткнулось.

Я выполз из-под душа, открыл шкафчик, где хранились медикаменты.

Таблетка отрезвина легла на мою ладонь, словно черная метка пирату.

Мне предстояла пытка длиной в три долгие минуты. Препараты выведут все продукты выпивки, проведя меня через чреду стремительных трансформаций.

Я посмотрел на свое отражение в зеркале. Вот он, падший вылезавр со стаканом воды в одной руке и таблеткой в другой.

Три минуты боли и унижений, и я как новенький.

Всё очень просто — глотай и запивай.

Так почему же я стою?

Я закрыл глаза и проглотил таблетку.

Оставь надежды, всяк ее пьющий.

Я успел поставить стакан на полку, а потом меня скрутило, вывернуло наизнанку и взорвало. И так миллион раз подряд.

Ну, здравствуй, трезвость!

Операция развивалась вполне гладко и местами напоминала избиение младенцев. Проникновение, захват оружия, недлинный бросок по красивому лесу, штурм эльфийского транспортного центра… Да, Мстислава подстрелили, но разве это настоящий отпор легендарных остроухих воинов? В рекламной брошюре Толкина, говорят, забористей…

Даже у склада с транспортной дурью схватка так и не приблизилась к отметке «смертельная заруба». Здесь, именно здесь, когда Владимир вырвал кадык последнего часового, так и не дав никому ни полвозможности хотя бы ранить себя, он остановился перед дверью. Смутное беспокойство окончательно вызрело в предчувствие гибельной ловушки.

Князь поднял руку, и его отряд замер, ожидая новых приказов.

Из-за двери веяло опасностью. А еще — что-то было в воздухе. Что-то реальное, не эфемерное, знакомое по запаху…

Владимир обернулся к бойцам.

— Княже, нас травят… — сказал один из них, припадая на колено и прикрывая ладонью лицо. Бессмысленный жест…

— Вон отсюда! — крикнул Владимир, взваливая ослабшего дружинника на плечо.

Упыри развернулись и бросились по коридору туда, откуда явились. Вторые производные, слабаки…

Но и ему дышалось тяжко, коридор, казалось, удлинялся, а бег — замедлялся… Начала кружиться голова, однако Владимир еще владел собой. Он обежал по стене падающего бойца, не уронив своей ноши, обернулся на бегу, крикнул:

— Не спать, вперед!

И вот тогда-то дверь склада разломилась надвое, и из-за обломков стартовал огненный смерч взрыва.

Владимир, самый быстрый из бойцов-упырей, раскинул руки в стороны и, зажмурившись, ускорился, сбивая дружинников с ног, но стена огня, конечно, была быстрее. Она настигла князя в падении, подтолкнула его в спину, и он полетел, пряча голову меж согнутыми руками.

Мешал боец на плече.

Точнее, он, в первую очередь, и защитил князя.

Рухнули. Владимир едва не сделал вдох, который уничтожил бы его легкие.

Ничего, лишь бы не вспыхнуть спичкой.

Мелькнула мысль, что всё происходит неприлично тихо — ни грома от взрыва и сыплющихся стен, ни более «мелких» звуков. Полная тишина.

Гореть в коридоре было нечему, и волна выплеснула всю энергию из здания.

Открыв сначала один глаз, затем другой, Владимир сделал поверхностный вдох.

Отлично, воздух приемлемой температуры.

Сдвинул с себя тело бойца. Голова его висела на коже и нескольких мышцах, почти полностью оторванная от тела. Князь вытянул ноги из-под небольшой кучи камней.

Надо же, потолок обвалился, небо видно…

Владимира спасла поперечная балка. Она не дала тяжелым камням упасть на его голову.

Ощупал лицо. Из носа и ушей — кровь.

Ерунда. До свадьбы заживет.

Так, сейчас обязательно явится группа зачистки. Надо же проконтролировать, как результаты.

А он, князь, к битве, мягко говоря, не готов.

Куда бы слиться? Где б затаиться?

Владимир почувствовал, что мышцы лица изобразили улыбку.

Дурень контуженый!

Он встал, и, шатаясь, запинаясь о каменные обломки, поплелся в поисках уцелевших соратников.

Кто-то лежал с размозженным черепом. Кому-то разворотило грудь… Один из дружинников судорожно дышал, лежа ничком. Владимир перекатил его на спину. Вместо лица — сплошное месиво, острый камень торчит из глазницы.

Владимир вынул из-за пояса тесак.

Тесак, кстати, окровавленный. «Как бы кишки не растерять», — подумал князь, ощупывая живот.

Рана оказалась поверхностной.

— Не надо, — прошептал боец, и это было первым, что услышал Владимир, да и то, потому что — мысль, не звук.

— Что не надо?

— Не убивай. Зарасту ведь… Помоги раскусить…

Владимир не сразу сообразил, что нужно раскусывать. Потом вспомнил. Билет на обратный рейс.

Положил левую руку на макушку дружинника, правой надавил на нижнюю челюсть.

— Спасибо, — прозвучало в уме.

Через несколько секунд упырь растаял, оставив разорванную и окровавленную одежду да острый осколок камня.

Князь хотел было последовать примеру бойца, но вспомнил, что, возможно, есть еще раненые.

Увы, в коридоре больше никто не выжил.

Тогда Владимир полез наружу. Там оставались Мстислав и Марлен.

Вокруг здания хозяйничал пожар. Горели деревца, трава, деревянный декор, остатки кровли, разбросанные тут и там. Здесь была пища огню, и он ее уже по-хозяйски доедал.

Князь увидел обезображенные огнем тела эльфов и чуть дальше — Мстислава.

Опознал по фигуре. Слишком обгорел дружинник.

В покрытом волдырями лбу — аккуратное отверстие.

Владимир обвел шальным взглядом округу, сориентировался, поплелся к пригорку, где должен был дожидаться Марлен.

Тем временем в ушах князя поднимался множественный шепот, шум, перераставший в гул, и в какой-то момент он схватился за уши, зажмурился и простоял некоторое время, качаясь так, что того гляди и упал бы, но устоял, устоял…

Кажется, он кричал. Размазывал по лицу пот, кровь, слезы и сопли.

Но адский шум ушел, затаился назойливым ропотом. Можно терпеть…

Перешагивая горящие обломки, князь вдруг наступил на что-то мягкое. Наклонился.

На ногу наступил. На ногу полукровки.

Востроухов был плох: из груди торчал металлический штырь. Но он жил, дышал. Его мысли блуждали на границе небытия, то проясняясь, то ныряя в темный погреб.

Владимир коснулся пальцами шеи Марлена, проверяя, насколько хорош пульс. Ну, не самый плохой пульс в округе.

— Значит, жив, поганец, — просипел князь и впервые после взрыва расслышал себя.

«Хрена с два, — донеслась мысль полукровки. — Сейчас кони двину».

— Не двинешь, ты живучий, — заверил Марлена Владимир. — Только не смей соскользнуть в бред, понял?

Князю было не по себе: он ощущал, как погружается в восприятие Востроухова. Процесс был не столь стремителен, как в тот раз, когда полукровка устроил шахматную западню… И не так уж сильны сегодня путы его сознания…

Владимир по-прежнему ясно ощущал себя потрепанным упырем, склонившимся над загибающимся Марленом. Однако одновременно с этой единственно истинной картинкой существовала параллельная. Востроухов почему-то был разодет одет этаким гусаром. Особенно нелепо смотрелись белые рейтузы в обтяжку, или как их там называли…