— Если ты невеста Христова, — пробормотал я себе под нос, — то я сам Папа Римский.

Не узнала она меня и когда я раскланялся с ней перед гостиницей. И то сказать, сколько прошло лет, да что там лет — сколько жизней! Ведь Каталина знавала меня мальчишкой-метисом, ограбившим для неё храм, да и тогда бросила на меня лишь беглый взгляд, когда я смотрел на неё через окно. Пожалуй, надавить на неё насчёт Луиса можно было без особого риска. А хоть бы и с риском, дело того стоило.

   — Мне нужны сведения о Луисе де ла Серда. Мой брат выследил вас, когда вы последний раз встречались с ним в Новой Испании. Вы даже заметили его, когда он подглядывал из окна гостиницы, это было в стране серебра.

От меня не укрылось, что монашеская сутана Каталины подозрительно топорщится, под ней наверняка был припрятан длинный кинжал. Лицо её оставалось невыразительным, но глаза опасно сузились. Вне всякого сомнения, она прикидывала, не перерезать ли мне глотку.

   — Человек, который следил за мной из окна, был арестован святой инквизицией.

   — Да, арестован и отправлен на рудники, где и умер. Но перед смертью он успел рассказать мне о вас и о Луисе.

   — А вот брат бедного каторжника, похоже, процветает.

   — Господь помогает чадам Его и вознаграждает их, — отозвался я, смиренно потупив очи, и достал кошель, набитый золотыми дукатами. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне о похищении серебра. Хочу знать, как вы оказались вовлечёнными в это, какова роль Луиса и кто ещё причастен к преступлению.

   — Вы хотите узнать слишком много, а золота предлагаете слишком мало. Я могу получить столько же в награду, если донесу на вас святой инквизиции.

   — Вы так думаете? А вот мне интересно, чем наградит вас Папа, если Святому престолу станет известно о вашем греховном тяготении к женской плоти?

Её сузившиеся было глаза теперь расширились от удивления. Каталина до сих пор так и не признала во мне мальчишку-метиса, ограбившего храм. Я, разумеется, и не стремился быть узнанным, но мне требовалось её напугать.

   — А король? Как полагаете, кому из нас достанется от него награда, а кому петля, если он узнает, что вы грабили не только рудники, но ещё и древние гробницы?

Как Каталина ни старалась, сохранить на лице маску безразличия ей не удалось. Губы её скривились в злобной усмешке.

   — Как правило, человек перестаёт болтать лишнее, стоит только отрезать у него язык.

Я хмыкнул.

   — Сестра, как вообще могли ваши святые уста произнести столь неподобающие слова?

Я повернулся и выразительно указал на следовавшую за нашей каретой повозку с двумя людьми.

   — Вижу, вы потрудились нанять пару головорезов, на случай если потребуется меня прикончить. Предусмотрительно, ничего не скажешь. Но, присмотревшись повнимательнее, вы увидите, что за ними едут четверо верховых в королевских мундирах.

Я помахал рукой всадникам, и те, пришпорив коней, поравнялись с повозкой и вытащили оттуда обоих наймитов. Я снова повернулся к Каталине, которая уже полезла рукой в складки сутаны.

   — Оставьте ваш кинжал в покое, — буркнул я, швыряя ей кошель с золотом. — Убить меня вы всё равно не сможете, а вот получить ещё один такой же звонкий мешочек — вполне. Если поделитесь со мной нужными сведениями.

Каталина вообще сильно смахивала на злобную, но не слишком сметливую овчарку, первым делом норовившую вонзить в добычу острые клыки и начинавшую осмысливать ситуацию, лишь если инстинктивное действие не удавалось. Сейчас был именно такой случай.

   — Зачем вам эти сведения?

   — Хочу отомстить тем, кто погубил брата.

Кровная месть являлась мотивом понятным, достойным и уважительным в глазах любого испанца.

Каталина улыбнулась.

Когда мы плыли из Нового Света в Севилью, я видел выловленное морское чудище с несколькими рядами острых как бритва зубов. С зубами у Каталины дело обстояло похуже, но вот усмешка её была вполне под стать тому хищному оскалу.

   — Возможно, чуть позже милостивый Господь и поможет мне освежить в памяти те дни, когда я помогала перевозить королевское серебро, но в настоящий момент я должна закончить одно неотложное дело.

Она велела вознице свернуть в петляющие узкие улочки, оставшиеся с тех времён, когда Севилья была мавританским городом.

   — Куда мы едем? — поинтересовался я.

   — Один мой знакомый влюбился в некую одинокую вдову. Однако вдовушку, чтобы она ответила взаимностью, требуется поощрить.

Мне, разумеется, не пришлось долго ломать голову, чтобы понять — пресловутым «знакомым» была сама Каталина.

   — А как он собирается её к этому поощрить?

   — С помощью приворотного зелья.

Мне тут же вспомнилась Цветок Змеи.

Улочки, прилегавшие к логовищу колдуньи-сводни, оказались такими узкими, что мы были вынуждены оставить карету и идти пешком. Причём вознице, которому мы велели ждать нас, пришлось заплатить вдвое: у гостиницы к нему села монашка, а через некоторое время вышел наружу невысокий коренастый кабальеро. Монашескую сутану Каталины мы оставили на сиденье кареты.

Ведьма оказалась мрачной старухой, всё вокруг неё буквально дышало мистикой и магией. В её тесной каморке было не повернуться от колдовских атрибутов, воздух наполнял терпкий аромат булькавших в алхимических сосудах зелий. По меркам Севильи, всё это выглядело таинственно, даже пугающе, но куда было испанской ведьме до ацтекских колдуний, которые для своих любовных зелий использовали обрезки мужских penes.

Из разговоров театральной публики я знал, что в Испании любовная магия практикуется открыто и относится к тем немногим видам колдовства, на занятия которыми вездесущая святая инквизиция закрывает глаза.

Каталина, назвавшаяся доном Пепито, рассказала колдунье о своей безответной любви к одинокой вдове, заплатив вперёд золотом из того самого кошелька, который я только что вручил «дону Пепито». Ведьма, воодушевлённая таким деловым подходом, сообщила, что, поскольку люди неодинаковы, на сей случай существуют разные средства, но как наиболее действенное именно в отношении вдов она порекомендовала заколдованное масло из фитильной лампы. Правда, как я понял из её объяснений, мужчине надлежало «собрать» для обряда (не иначе как с помощью рукоблудия) своё семя. Я не удержался и фыркнул в кулак. Средство, может, и хорошее, но не для Каталины. Весь фокус заключался в том, чтобы подмешать семя в масло и зажечь лампу в присутствии вдовы.

   — Как только она вдохнёт аромат твоей мужской сути, — наставляла ведьма, — её тут же охватит неудержимое желание.

Каталина, однако, как и следовало ожидать, попросила порекомендовать ей другое средство и с готовностью протянула руку за следующей монетой из моего кошелька.

   — Сделай это в присутствии вдовы, но так, чтобы она не видела, запусти руку в штаны и потяни за волосы на причинном месте, приговаривая: «Приди ко мне, жаркая, как печь, влажная, как...»

Когда мы ушли, ведьма стала богаче на несколько золотых, но и Каталина обзавелась несколькими приворотными заклятиями. После чего наконец рассказала мне об афере с серебром.

   — Меня арестовали за мелкое прегрешение и приговорили к повешению, — начала она.

Что это было за «мелкое прегрешение», за которое полагается смертная казнь, я уточнять не стал.

   — Но начальник стражи вместо этого продал меня одному малому, который предложил заняться сомнительными делишками.

   — Что за малый?

   — Он не представился.

   — Как выглядел?

Из описания Каталины стало ясно одно — это не Рамон де Альва. Имени этого человека я при ней, кстати, даже не упомянул. Ей ничего не стоило меня предать, а я не хотел, чтобы те, на кого должна пасть моя месть, оказались предупреждены.