— Мы опустошали всё пространство под палубой, выводили из него наружу, над палубным настилом, деревянные дымоходы, устраивали там деревянные же желоба, что тянулись или к дымоходам, или к отверстиям в бортах, и наполняли внутреннюю ёмкость всем подряд, что только может легко воспламениться.

Однако требовалось, чтобы противник принимал брандеры за обычные боевые корабли, вот для чего брёвна красили в чёрный цвет, под чугун, и устанавливали их на палубных лафетах и у бортовых пушек.

Судно выглядело вооружённым до зубов, хотя на деле не могло произвести ни единого выстрела.

   — А эти желоба, или лодки под палубой, они-то зачем нужны?

   — Мы заливали в них масло и поджигали. Горящее масло стекало по желобам, воспламеняло внутреннюю начинку и вытекало из бортовых отверстий, поджигая ещё и обшивку. В дымоходы было понабито всего, что хорошо горит, а для надёжности добавляли ещё и чёрного пороха.

Когда начинается морское сражение, брандер намечает себе жертву и берёт курс на сближение. Приближаясь, он может вынести несколько вражеских попаданий, но если они не приводят к воспламенению, неприятель, как правило, понимает, что имеет дело не с простым кораблём, и осознает опасность, когда уже слишком поздно. Брандер подходит к вражескому кораблю вплотную и баграми, крючьями и кошками сцепляется с ним в неразрывных, смертельных объятиях.

Самое трудное тут — правильно рассчитать время, — пояснил Матео. — Огонь нужно зажечь не слишком рано и не слишком поздно, чтобы, с одной стороны, враг не успел обрубить все тросы и крючья и оттолкнуть брандер раньше, чем огонь перекинется на его палубу, а с другой — чтобы сами мы успели убраться на шлюпках. Причём если мы попробуем удрать слишком рано, то обязательно попадём под вражеские ядра, а если зазеваемся, сгорим вместе с неприятелем.

Когда все крючья сцеплены, воспламеняются пороховые заряды в трубах. При взрыве пламя вырывается из труб, поджигает наши паруса и мигом перекидывается на неприятельскую оснастку. Если паруса загорелись, это конец для обоих кораблей. При этом команда нашего судна, состоящая всего-то из полудюжины человек, как только пламя вырывается из труб, прыгает в уже спущенную на воду и удерживаемую на буксире шлюпку.

Команды брандеров получают двойную плату, и долю добычи им тоже выделяют больше. Однако и потери у них будь здоров — гибнет около половины, поэтому чаще всего на эти суда идут те, кому нечего терять.

Матео помолчал, глядя на море и вспоминая былое.

— Мы, испанцы, считались мастерами поджогов и успешно использовали этот манёвр против неверных, но в войне с англичанами сами стали жертвами собственной военной хитрости.

Король Испании собрал огромную армию и флот, чтобы вторгнуться в Англию и вернуть эту страну еретиков в лоно католической церкви. Мы и сейчас остаёмся величайшей державой мира, и, уж конечно, были ею тогда — властвовали на земле и на суше, и наши владения простирались по всему миру. Непобедимая армада — так назвал король собранные им силы — не имела равных по численности и мощи, и никто в мире не мог противостоять её грозному могуществу.

Однако мы потерпели поражение, и причиной его стал не огонь английских пушек. После того как шторм потрепал наш флот и вынудил его встать на якорь близ Кале, англичане направили в самую гущу наших судов пять брандеров. Вид пылающих кораблей так устрашил наших капитанов, что многие из них подняли якоря и уплыли прочь, не сделав ни единого выстрела.

Наше плавание продолжалось уже неделю, когда Матео изумил и напугал меня неожиданным нападением.

Проснувшись посреди ночи, я обнаружил, что Матео стоит надо мной с кинжалом в руке, и, прежде чем успел что-то предпринять, он полоснул меня по лицу. С окровавленной физиономией я вскочил с кровати и отпрыгнул в угол, где, скорчившись от боли, выхватил собственный кинжал.

   — К этому всё и шло, да, compadre? Ты рассудил, что целое сокровище лучше, чем половина, верно?

Матео сел на свою койку и отёр кровь с клинка.

   — По прибытии в Севилью ты поблагодаришь меня: теперь на тебе нет клейма каторжника.

Моя рука непроизвольно потянулась к кровоточащей ране на щеке.

   — Моряки знают, что солёная вода и свежий ветер помогают ранам заживать, не загнивая, как это бывает среди городских миазмов.

Он потянулся на койке.

   — Если ты к утру не истечёшь кровью, тебе придётся придумать для Севильи подходящую историю, объясняющую происхождение шрама.

Первым, что изрядно удивило меня по прибытии в Севилью, было то, что великий морской порт находился вовсе не на берегу моря, а чуть ли не в двадцати лигах в глубь полуострова, вверх по реке Гвадалквивир, протекавшей через заболоченную низменность Лас-Марисмас.

— Севилья — самый большой город Испании, да и во всей Европе сравниться с ней по величине могут разве что Рим и Константинополь, — сказал Матео. — Это богатый город и город богачей — через врата Севильи в Испанию вливается серебро ацтеков и золото инков. В Archivo de Indias[10] собраны разнообразнейшие документы, относящиеся к открытию и завоеванию Нового Света. Чего там только нет: начиная от донесений первооткрывателя Нового Света, Кристобаля Колона, известного также как Христофор Колумб, и писем Кортеса к королю до редчайших ацтекских кодексов, чудом спасённых от огня, которому священники были склонны предавать все языческие писания без разбору. Ничто, отправляющееся в Новый Свет или прибывающее оттуда, не минует Севильи. Casa de Contratacion[11] контролирует всё, что связано с судоходством, включая маршруты, объем и характер грузов, все платежи и сборы. Даже корабли португальских работорговцев должны получать там разрешение на перевозку рабов с побережья Африки в Новый Свет.

Севилья превзошла всё, что я мог себе вообразить, и если Мехико был драгоценным камнем в оправе огромного озера, то Севилья являла собой подлинный оплот империи. Она была больше, грандиознее, великолепнее не только по размеру, но и по стати. Её могучие укрепления — высокие, прочные, незыблемые — обладали способностью как сдерживать натиск армий, так и противостоять разрушительному действию времени. Когда мы сошли на берег и оказались на многолюдных улицах, я, как последний неотёсанный олух из колоний, только и делал, что вертел головой по сторонам с разинутым от изумления ртом и вытаращенными глазами. Не будь со мной Матео, здешняя толпа, несомненно, оставила бы меня без кошелька, одежды и чести, не пройди я и нескольких кварталов.

— Это Torre del Оrо, Золотая башня, — пояснил Матео, указывая на десятигранную каменную твердыню возле реки.

Это сооружение выглядело способным выдержать натиск всех полчищ Великого хана и служило надёжным хранилищем богатств, стекавшихся из Нового Света и с Востока.

   — Подметая там пол, можно собрать казну, достойную короля, — заметил мой друг.

В центре города располагался дворец Алькасар, замок-крепость королей, возведённый столетия назад. До сих пор я считал вице-королевскую резиденцию в Мехико образцом блеска и величия, но по сравнению с дворцами Севильи она казалась лачугой пеона. А ведь Алькасар сейчас даже не был королевской резиденцией.

   — Дворец его величества в Мадриде несравненно великолепнее, — заявил Матео.

После того как благословенной памяти король Фердинанд III отбил Севилью у мавров, он сделал её своей столицей, однако из-за мавританского влияния в архитектуре облик этого города казался мне непривычным, странным, я бы даже сказал — вызывающим. Пока я не увидел Севилью, эпитет «неверные» был для меня не более чем словом, но теперь я понимал, что прежние властители Испании обладали тонким вкусом и редким мастерством, а потому создавали изумительные строения, которые можно сравнить с лучшими творениями художников и поэтов.