— а он справедливо решит, что заигрываешь. Чем дольше девушка посмеивалась над ухажером, тем более настойчивым и изобретательным он становился. Отвадить парня нужно было ещё ухитриться.
Однако долго отшивать Авдея не пришлось. Освободившегося от своих шаферских обязанностей дружку, окружили незамужние девчонки с просьбами: «И мне, и мне гребень нужен! Авдеюшка, сделай новый — старый-то совсем раскололся». Девушки прыгали вокруг мастера, будто козы и хохотали так звонко, что уши закладывало.
«Напала на кота сметана», — усмехнулась Алёнка. — «Какие же они все одинаковые…»
Непонятная горечь захлестнула и поднялась к горлу. На рыжего парня, который, было, двинулся в сторону пришлой, чтобы завести разговор, она зыркнула так, что конопатый резко остановился, заломил холщовую шапку и будто примёрз к полу.
Алёнка начала аккуратно проталкиваться к выходу. Танцевать она не любила, а по-местному и вовсе не умела. «Значит, празднику конец. Дорога до дому не длинная. А шататься по темноте и девок насильничать тут не принято. Дойду». Без страха она шагнула в темноту улицы и потопала домой босиком по холодной земле, жалея, что не прихватила с собой шерстяную шаль.
— Ну и как тебе гребешок? — дохнул в спину запыхавшийся Авдей.
— Чешет. — Алёнка ускорила шаг.
— Прости, что узора никакого не выжег. Малаша сказала, что гребень скоро нужен, не до узоров.
— А ты значит, мастер — узоры выжигать?
— Я по камню мастер. По малахиту, — гордо ответил Авдей. — А тому, кто с камнем сладил, дерево на один зуб.
— Все вы тут — мастера, — Алёнка хотела добавить «девчонкам головы дурить», но не успела.
— Все — да не все. У Михея только я и Демид в учениках ходим. Остальные парни в рудники пошли, да на заводы.
— Так ты деда Михея знаешь? У него ещё лошадь Снежкой зовут.
— А то.
— Передай ему, что Алёнка — что из Екатеринбурга, здоровья ему желает.
— Здоровье-то ему пригодится. Приболел снова.
— Я Варваре Степановне скажу.
— Не говори. Зря это.
— Почему? Варвара много травок знает от всяких болезней.
— Потому, что у Михея своя жена — травница. А ещё у Агафьи нрав такой… С Варварой они только лаются да кусаются.
— Понятно, женская конкуренция.
— Чего?
Алёнка снова вспомнила про Штирлица и парашют.
— Авдеюшка, а ты на плотину ходишь на хороводы? — спросила она первое, чем по её мнению, мог интересоваться парень, чтобы отвлечь его от своих речевых странностей.
— Не хожу, Алёнушка, уроков много.
— Ээ… так ты в школе учишься?
— Нет, у Михея. Да и не учусь я уже. И так учёный. Мастером, говорю ж, работаю. Это Демид-ко у нас молодой, его учат. А мне приказчик уроки даёт, я и делаю. То деталь по чертежу, то вазу, то шкатулку. А недавно для барыни какой-то ненашенской для подарка заготовки вырезал. Ювелиры в крепости потом заготовки эти в серьги вставляли, да в кольца. Говорят, самоцветы наши в моду вошли в Петербурхе.
— Мм… Значит, ты Демида хорошо знаешь.
— А то. Поди, года два, как кажный день в мастеровой избе толкёмся.
— Угу… А хороший он парень?
— Рукастый. Учится справно.
— Нет… я имела ввиду… какой он человек? Добрый? Я за Малашу беспокоюсь. У вас тут жена — собственность мужа. Выходит, что Малаша теперь в Демидовой власти. А мне он неприветливым показался.
— Ну, Малашу Демид не обидит. С ней-то он поприветливей будет. Они ж с детства — не разлей вода. С того у Малаши ссора с подругами и вышла.
— Не понимаю.
— Чего не понимаешь?
— Если с детства они уже были парой, чего подруги к ним полезли?
— Так они ж не просватаны были.
— Ну и что?
— А то. Не просватанные на хороводах со всеми играют, а Демид с Малашкой только вместе, да ещё и друг дружке поддавались… Сватовство долго не делали. И так было ясно, что вместе будут, вот родня и не гоношилась раньше времени. А на пасху подружка одна сболтнула Малаше, что Демид на неё засматривается. Потому, мол, и сваты не идут.
— А ты говоришь — человек хороший, — Алёнка надулась.
Терпеть не могла таких вот, которые женатые уже почти, а всё на сторонних баб засматриваются.
— Да я ж говорю, выдумала это девка глупая! А Малашу так раззадорило… Она, вишь, добрая. Никогда никого не задирала. А тут, как прорвало. Громко кричала, да ногами топала. И никто из подруг за неё не вступился. Видать, всех их зависть точила. Демид только сгрёб и домой увёл. И сватов на следующий вечер отправил. А на сходки они больше по одному не приходили, только вместе и то в стороне.
— И откуда ты всё это знаешь, если сам никуда не ходишь?
— Демид одно сказывал, дед Михей — другое, а бабка Агафья пришла — третьего принесла.
— Ясно, — усмехнулась Апёнка. — Вот так у вас картина мира и складывается.
— Мудрёно ты как сказала. Сама, нешто учёная?
— Учёная.
— И где это у нас баб учат?
— Пришли мы, Авдей, — с облегчением вздохнула Алёнка, длинный день подошёл к концу, и ей совсем не хотелось подбирать слова для этого незнакомого парня, чтобы как-то объяснить свою инаковость. — Пойду я, Варвара Степановна ждёт.
— Алёнка, на вот. — Авдей протянул тканевой сверток.
— Что это?
— Пряник печатный, хоть поешь за день.
— Откуда ты… — Алёнка и вправду, еле держалась на ногах, потому что за весь день, кроме завтрака, ей удалось перехватить всего один кусок мясного пирога, и тот ей добыла Варвара Степановна ещё в начале долгого застолья.
— Примечал… Приходи к деду Михею в гости. Он завсегда знакомцам рад.
— Приду, наверное… — Алёнка растерялась и толком не знала, что сказать.
— Ну, свидимся, Алёнушка, — Авдей слегка поклонился.
— И тебе не хворать, — ответила она так, как обычно прощалась с людьми Варвара, и побежала к дому.
Свидеться с Авдеем Алёнке удалось только через несколько недель.
С вечера свадьбы кроме обычных уже мыслей о сыне, по которому она очень скучала, нет-нет да и возникали думки о том, чем сейчас мастер занят? Какой поделкой? Или местной красавицей? И как там её знакомый — дедушка Михей?
Авдеева забота оказалась для неё чем-то новым.
Да, муж ухаживал за ней в своё время. Дарил цветы, приносил конфеты к чаю, когда родители ещё были живы. Пару раз они ходили в кино. Но всё произошло как-то очень быстро. Через пару конфетно-букетных месяцев высокий балагур — любитель спортзалов и боевиков Вадим — сделал ей предложение. Алёнка ещё порадовалась, что долго не стал тянуть. Но, по сути, после свадьбы, всякое проявление нежных чувств закончилось. Свадьба — шумный, скомканный день в неудобном белом платье — поделил жизнь Алёнки на «до» и «после».
С работы она теперь бежала бегом, чтобы успеть приготовить что-нибудь свежее на ужин — подогретое муж не уважал, и сразу сказал, что это о ней, как о плохой хозяйке говорит. А плохой Алёнка быть не хотела. Вот и старалась.
Сейчас, вспоминая замужество, она не помнила ничего, кроме разбросанных носков, недовольного лица Вадима и выходных, которые она часто проводила одна.
— Тебе с нами скучно будет в этой бане. Представь, одни мужики и пиво с футболом,
— ласково убеждал её муж в начале отношений.
— Вон, Ирка беременная сама ремонт сделала, — упрекал он её перед родами, когда Алёнка не могла принесли много продуктов из магазина.
После рождения сына терпение Вадима, как он сказал «просто лопнуло». А Алёнка, захлебнувшись в бытовом водовороте, перестала вообще чувствовать что-то по отношению к мужу. Когда он не приходил днями, она втайне радовалась. Потому что не надо было убирать и подавать ещё и ему. Родителей её к тому времени уже не было. Выдав дочь замуж, они через год попали в аварию. Тогда ещё рядом с Вадимом казалось, что всё преодолимо. Что она не одна.
Одна она осталась через два года после рождения Артёмки. Всё к этому шло. Муж почти не ночевал дома. Сначала придумывал странные отмазки, а потом и придумывать стало лень. Алёнка не скандалила — не умела. И даже не жаловалась