— Да как скажешь, великий князь, — покорно ответил Ярослав. — Можно и на Волгу. Только опасно там, говорят. Бегут оттуда люди. Половцы тоже бегут, под крыло просятся. У тебя не просили защиты?

   — Как не просить? Много их нынче приходит. У меня вон на конюшне верблюды стоят, так кони будто взбесились. Пришлось раздельно держать скотину. Подарки всё же. А не выдержат они нашей зимы, подохнут. Это же надо, какую только тварь Господь не сотворит!

   — Сдохнут, точно, — подтвердил Ярослав, понимая, что скоро забрать Александра от великого князя не удастся. — Помнишь, отцу как-то привозили зверя пардуса? Из южных стран? Да должен помнить! Ты ведь меня постарше!

   — Да, помню, помню, — покивал Юрий Всеволодович.

   — И сдох.

   — Да, сдох. Шкура где-то ещё валяется.

   — И половец любой в наших местах долго жить не может, болеет. Это я к чему говорю? К тому, что русская земля — она для русского человека и звери в ней живут только наши, можно сказать, родные. Вон, медведи, волки, зайцы. Лисы, птица всякая. Ежи тоже — пожалуйста.

   — А лось? Олень, буйвол? Коза дикая, — подхватил Юрий Всеволодович. Мысль о национальной принадлежности зверей позабавила его.

   — Вот и я говорю. Насчёт города-то на Волге. Может, зря я туда сунулся, может, там русских городов нельзя строить? Почему там люди не живут? Так, сброд какой-то, разбойники одни. У меня в том Новгороде, Нижнем-то, человек поставлен, сам новгородский.

   — Это кто такой?

   — Домажир, боярин. С Новгорода.

   — Знаю такого.

   — Дак знаешь, конечно. Он ещё князя Мстислава в Торопец выпроваживал. Но я не о том. Пишет мне, что, мол, трудно стало. Ушкуйники эти, сбродная сволочь, покоя не дают. Днём работаешь, ночью от них отбиваешься. А теперь и половцы оттудова бегут. Вот и выходит, что русский — живи на русской земле, а дальше Бог рассудит. А то, что про монголов рассказывают, так я считаю, что им место в степи, и из той степи они к нам не пойдут. Надо сидеть у себя — и тихо, они к нам и не пойдут. Сожгут мой Нижний Новгород — а пускай себе. Зато мне наука, впредь не суйся куда не следует. Хочешь город — стройся, но на своей земле. Мало ли её у нас? Вон сколько! — Ярослав развёл руки в стороны, как бы желая обнять всю русскую землю. Он был взволнован, видимо, высказал старшему брату нечто заветное, до чего сам дошёл в долгих и мучительных рассуждениях.

Великий князь хмыкнул довольно невежливо, но отвечать ничего не стал. Всё, что высказал Ярослав, как-то шло вразрез с его собственными убеждениями. Ишь ты, как зверей-то, дичь всякую, подверстал к человеческим делам. Нет уж, братец, будет Русь расширяться и на новых землях города строить! Так наши отцы и деды завещали. А придут монголы, про которых в последнее время что-то много разговоров идёт повсюду, так и уйдут обратно, кто уцелеет. Не родилась ещё та сила, что русскую силу переборет.

Дальше ехали молча, думая каждый о своём.

Сильно перевалило за полдень, когда вернулись во Владимир, расположились с добычей на широком княжеском дворе. Пир намечался. Ради такого праздничка — доброй звериной охоты. Юрий Всеволодович распорядился, чтобы молодого пестуна запекли целиком. В углу двора для этого была приготовлена яма со стенками, обмазанными глиной. Хочешь — так можно и буйвола целиком запечь. Сейчас с годовалого медведя снимали шкуру, подвесив его за задние лапы. Помощничков набежало много, работа спорилась, тем более, что каждый, кому не досталось места возле туши, всегда готов был подать умный совет.

   — Голову отрезать — и собакам! И лапы тоже! — крикнул готовщикам великий князь. — А то на человечка уж больно смахивает, — пояснил он Ярославу.

Тот, впрочем, ел уже не первого в своей жизни медведя и хорошо знал, что сходство ободранного зверя с человеком неприятно действует на воображение.

В дом не пошли — вдруг прорвало серую завесу облаков, и солнечные лучи стали быстро нагревать воздух и вообще всё, к чему прикасались. Широкая лавка, на которую уселись оба брата, скоро стала совсем горячей, и сидеть на ней, сквозь кафтан чувствуя тепло, было очень приятно. Ярослав, забыв о своих мудрствованиях, жмурился как кот на завалинке. Даже сам великий князь, скинув необходимую ему по званию шапку, сидел вольготно, откинувшись на тёплые брёвна стены, поглядывал по сторонам, всё примечая.

Первым он и приметил, как у ворот княжеского двора возникла суета, как при неожиданном госте. Придерживая меч левой рукой, к Юрию Всеволодовичу побежал старший начальник стражи — докладывать.

«Вот ещё морока! Кого это там черти принесли — только расслабился, — подумал великий князь. — Велю сказать, что никого не принимаю, и всё тут».

   — Государь! — подбежавший стражник как-то странно был возбуждён. — Приехал человек из Киева! До тебя, говорит, приехал!

   — Хм... Из Киева, говоришь? Почему это вдруг? А ну, давай его сюда, пред мои очи!

Стражник бросился к воротам. На бегу сделал знак своим: открывай! Створки начали распахиваться. Не ожидая, пока они полностью отворятся, внутрь двора въехал на белом коне человек. Он был молод и высок ростом, одет богато, на боку имел меч в искусно сделанных ножнах. Сопровождали молодого человека двое всадников в бронях. Охрана, наверное.

Юрий Всеволодович сел прямо, краем глаза заметив, что Ярослав не изменил положения, только лицом похитрел и смотрит на гостей очень внимательно.

Остановившись на почтительном расстоянии, молодой человек сошёл с коня, кинул поводья одному из сопровождающих и, пройдя несколько шагов, снял шапку и встал на одно колено. «Э, да никак это посланник, подумалось великому князю. — Уж не на Совет ли приехал приглашать? Не поеду».

   — Великий князь Юрий! — громко, отчётливо произнёс молодой человек. — И ты, князь Ярослав! Примите грамоту от великого князя Киевского Мстислава Романовича!

И, встав с колена, с поклоном подал Юрию Всеволодовичу пергаментный свёрток, к которому была привешена печать алого воска.

Полукольцом уже окружили молодого посланника дворовые люди, часть из привратной стражи тоже была здесь, держась за рукоятки своих мечей на всякий случай. Сам же молодой человек, отдав грамоту, стоял прямо и выжидательно смотрел на великого князя (на Ярослава не взглянул даже) и ждал. Юрий Всеволодович, злясь на себя за то, что посланец застал его в таком вольном виде, содрал печать княжескую, сначала осмотрев её, и развернул хрусткий свёрток.

«Брат мой Юрий, — было написано там, — ждём тебя на большой Совет в Киеве, а уже собрались многие сюда, и споры у нас идут крепкие. Тебя ждём с Ярославом. И чтоб ехал не мешкая, а то беда великая может быть».

   — Ты сам кто таков? — спросил посланника Ярослав, когда прочитал грамоту вслед за братом.

   — Рогволд, сын Явольда боярина, — спокойно ответил юноша, глядя на великого князя.

   — Ну вот, — усмехнулся Ярослав. — Мстиславова выкормыша сынок. Я так и знал.

Потом, спохватившись, что говорит раньше великого князя, смолк.

Юрий Всеволодович думал. Он уже догадывался о том, что князья соберутся на Совет, догадывался и о том, что главной пружиной в этом деле будет Мстислав Удалой. Слишком много разговоров на Руси о монголах, не мог Мстислав Мстиславич, томящийся без дела в Торопце, не почувствовать для себя возможности сразиться с неведомым врагом. Но при чём тут Юрий Всеволодович? Хочешь драться — иди и дерись, других не тащи с собою. Или дружины мало?

   — Что же, у братьев наших войска маловато, что ли? — тут же облёк он свои мысли в слова.

Молодой Рогволд не обиделся, вообще не выразил на лице никаких чувств.

   — Дружины у князей много, великий княже, — с достоинством ответил он. — Однако велено мне передать, что беда грозит не одному Чернигову, не одному Смоленску. Всей русской земле грозит. А ты, великий князь, самый сильный на Руси, шлемами можешь Волгу вычерпать, Дон вёслами раскропить, — произнёс он нараспев.

И Юрий Всеволодович подумал, что уже где-то слышал именно эти слова. Ба, да ведь это сказка про Игоря-князя! А слова эти обращены не к кому иному, как к родному батюшке, Всеволоду Большое Гнездо! Ишь, чем хотят взять!