Высказавшись, боярин отвесил почтительный, но с достоинством, поклон.

Не давая первому ответить великому князю, вскочил Ярослав:

   — Не хотим мира! Так и скажи князю своему!

Юрий Всеволодович тоже встал, опершись на руку Бориса. Явольд же, словно и не слышав того, что выкрикнул Ярослав, смотрел на великого князя с надеждой. Хотя, наверно, знал, какой получит ответ.

   — Всё ездишь, ездишь, боярин, — медленно произнёс Юрий Всеволодович. — Коня бы пожалел. Надоел ты мне. Скажи-ка князю своему, чтобы тебя не посылал больше. А то обрею и голого назад пущу.

Явольд опять стал наливаться красным, а в шатре со всех словно спало какое-то оцепенение. Задвигались, одобрительно зашумели. Кто-то пьяно проговорил, ударив ладонью по столешнице:

   — Пр-равильно. С ними так и надо.

Дождавшись, пока можно будет говорить, не повышая голоса, великий князь закончил:

   — А братьям нашим, Мстиславу и Владимиру, скажи так: прийти-то вы пришли, а вот куда уходить будете? И брату Константину тоже скажи: пусть нас пересидит, тогда не только Владимир, а вся земля будет его. Ступай, боярин, да больше не возвращайся!

Явольд поклонился — теперь уже вполне небрежно — и вышел вон. За ним вышли и оба сопровождающих его дружинника из стражи Юрия. Сразу стало тихо, будто все испытывали неловкость, как от пущенного невзначай за столом ветра. Великий князь обвёл собравшихся прищуренным взглядом:

   — Чего загрустили, бояре? Или вас этот Мстиславов щёголь напугал?

Вдоль стола пронёсся ропот.

Вдруг на дальнем конце возникло движение, и поднялся Творимир, старый боярин, бывший ещё думцем у великого князя Всеволода Большое Гнездо. Нынче, правда, сидящий далеко от княжеского места, отодвинутый новыми приближёнными. Но к нему следовало прислушаться: человек был почтенный и уважаемый. Если уж собрался говорить посреди общего возбуждения, то, значит, скажет что-то важное.

   — Громче говори! Чтоб всем слышно было! — крикнул Ярослав, с неприязнью глядя на старого боярина.

Тот, однако, начинать не торопился, оглаживал бороду. Жевал губами. Потом как-то пропал из виду — Юрий Всеволодович даже не сразу понял, что Творимир просто переломился в глубоком поклоне. Выпрямившись с завидной для своих лет лёгкостью, наконец начал:

   — Князь Юрий! Князь Ярослав! Не гневайтесь, дозвольте сказать. Меньшие ваши братья — в вашей власти. Но Константин же — старший брат вам! Как по моему разумению, то лучше бы вам взять мир, а Константину отдать Великое княжение.

За столом опять возник шум. Творимир был такой человек, что на него никто не осмеливался кричать: самый старший по возрасту и самый заслуженный. Тем не менее замахали руками, зароптали. Но были и такие, что сидели молча, выражая невысказанное согласие со старым боярином, — это великий князь ясно видел.

Для Юрия Всеволодовича такое было неожиданностью. Не думал он, что так много его подданных, оказывается, готовы присягать Константину! И вместе с тем великий князь почему-то не испытывал сейчас к этим людям злости.

А Творимир, очевидно, вдохновившись поддержкой, продолжал:

   — Князь Юрий! Князь Ярослав! Вы не смотрите, что их меньше, чем нас. Князья Ростиславова племени мудры, рядны и храбры! И мужи их, новгородцы да смоляне, дерзки в бою. А про Мстислава Мстиславича — вы и сами знаете! Ему храбрость дана паче всех! Подумайте, князья!

Поклонившись ещё раз, Творимир сел на своё место. Но тут, не дожидаясь приглашения, вскочил, как прыщ, молодой Семьюн, суздальский боярин из приближённых Ярослава:

   — Государь великий княже Юрий! Князь Ярослав! Не слушайте его! Никогда того не бывало — ни при отцах ваших, ни при дедах, ни прадедах, — чтобы кто вошёл ратью в вашу землю и целым вышел бы отсюда!

Крики одобрения его словам были куда громче и дружней, чем робкий шёпот тех, кто согласен был с Творимиром. Семьюн, всё больше распаляя себя, вскочил уже и на лавку. Рванул на груди кафтан, словно что-то душило его.

   — Да хоть бы и вся русская земля пошла на нас! И Галицкая, и Киевская, и Новгородская, и Черниговская, и Смоленская! И тогда ничего с нами не поделают! А эти-то полки? Князя Мстислава полки? Да мы! Да мы их сёдлами закидаем!

   — Верно! Верно! Сёдлами закидаем! Ай, как сказал-то хорошо! — понеслось со всех сторон.

Словно теперь только все и начали рваться в бой по-настоящему. Творимира уже было вовсе не разглядеть за общим воинственным ликованием. Но его, старого боярина, слова ещё слышны были великому князю. И на них он должен был ответить сам. Поднял руку, призывая всех к тишине.

   — Творимир!

Все за столом сразу притихли и начали как бы расступаться, освобождая государеву огненному взгляду путь к месту старого боярина. Тот уже снова поднимался, но уже медленно и с трудом — то ли прикидывался таким немощным, чтобы не вызывать на себя лишнего гнева, то ли и вправду истратил последние силы на столь дерзкую речь.

   — Ты хорошо сказал, Творимир, — продолжил великий князь, краем глаза заметив, что лицо боярина Семьюна враз осоловело. — А теперь вот нас послушай. Враги наши храбры, это верно. Но не ждал я от тебя, что храбростью ихней ты меня и воинов моих пугать станешь! Только потому тебя и прощаю, что годами ты стар и перед смертью не хочешь больше крови видеть. А про князя Константина я так скажу: нас с ним и отец примирить не смог! Князю ли Мстиславу быть нашим судьёй? Пусть Константин одолеет — тогда всё ему достанется! Вот моё слово: завтра же быть сражению!

В ответ раздался такой дружный рёв, что вздрогнули и затрепетали стенки шатра. Перекрывая шум, великий князь напряг горло, насколько было возможно:

   — Наружу! Все наружу! Войско поднимайте, буду с людьми говорить!

Он первым вышел из шатра под хмурое, сыпавшее даже не снегом, а какой-то липкой моросью небо. Сразу увидел, что в стане возникло оживление — люди услышали шум, доносящийся со стороны княжеского шатра, и собирались, подходили поближе, чтобы узнать, в чём там дело. Юрий Всеволодович, чувствуя за спиной шаги множества ног — то сотрапезники присоединились к своему государю, — направлялся к войску, высматривая, откуда бы ему произнести речь. Долго не выбирал, чтобы не остыть на холодке, взобрался на чьи-то сани. Приближённые уже разбежались по всему стану — созывать людей. Немного подождав, чтобы побольше собралось народу, Юрий Всеволодович начал говорить. Ярослав тоже влез на сани и стоял рядом, слегка покачиваясь.

   — Братья! Суздальцы и владимирцы! Муромские люди! Завтра будет у нас битва великая! Будьте к тому готовы и не бойтесь! Вам в руки товар сам пришёл, и ходить за ним далеко не надо! Всё вам, братья, достанется — и кони, и брони, и оружие, и припас! Только в полон чтоб никого не брали вы! Кто человека живьём возьмёт — сам убит будет! Хоть у кого и золотом будет шито оплечье, и того бей до смерти — двойная от нас награда будет за это! А кто из полку убежит, да поймаем его потом — того прикажем вешать! На кол осиновый сажать прикажем того! Ну а если кто из князей попадёт вам — бейте их тоже, не смотрите! Все ли меня слышали?

   — Все! Все слышали! — прокатилось по огромной толпе, которая продолжала прибывать.

   — Согласны все ли?

   — Даём согласие! Согласны! Веди нас, княже! — понеслось в ответ.

Ратники вынимали мечи из ножен, потрясали ими в воздухе. Многие — очень многие — были пьяны, великий князь, хоть и сам был нетрезв и возбуждён собственной речью, заметил это. Ладно, пусть! Главное, чтобы к завтрашнему дню все были готовы. О том дать распоряжения сотникам.

И послать! Немедленно послать к Мстиславу Мстиславичу! Юрий слез с саней и пошёл к шатру — оттуда удобней было давать дальнейшие распоряжения.

Ещё до темноты было далеко, а уже с братом Ярославом, его и своими начальными людьми урядились насчёт завтрашнего. Место для битвы было выбрано большинством — широкое поле возле реки Липицы. Пир, шумно начавшийся, как-то сам собой закончился. Посольство из трёх человек убыло в стан Мстислава Мстиславича — к Юрьеву, где он находился. Примет ли Удалой приглашение идти к Липице, должно было стать известно уже к ночи.