«...Так как, — написал он, — на моей службе нашему всемилостивейшему императору может произойти что-либо, в связи с чем мне придётся отправиться в путь...

Моё продолжительное путешествие началось в 1725 году, и только сейчас, 1 марта 1730 года, я вернулся домой. Я проехал несколько тысяч миль по Восточной Татарии, пока можно было проехать сушей, мимо Камчатки и ещё несколько сот миль дальше, как это видно из географических карт, а именно, я побывал в той части Азии, которая тянется от Северных гор. Я должен признать, что желание моей молодости — попутешествовать — исполнилось, ибо это путешествие совершилось мимо Китая и Японии, но при этом оно не может сравниться с путешествием в Ост-Индию, как по суше, так и по морю...»

Оплывая, догорали в канделябрах свечи. А Беринг писал и писал, позабыв уже, что письмо нужно ему только, как маскировка. Какая маскировка? Заново переживал Беринг все подробности проведённой им экспедиции...

«На Камчатке, — ложились на бумагу торопливые строки, — я велел построить судно, на котором совершал рекогносцировки но морю, попадая иногда к язычникам, которые никогда раньше не видели ни одного европейца, а также в места, где не произрастал хлеб и не было никакого скота, кроме диких птиц, северных оленей и другого вида оленей, достаточно ручных, чтобы на них ездить верхом вместо лошадей; зимой здесь ездят на собаках, запрягая их в сани, как в других местах лошадей. Рыба является здесь основной пищей как для собак, так и для людей. Таким образом, я могу считать, что проехал большую часть этого полушария. Здесь больным не дают умирать собственной смертью, а выбрасывают их собакам. Я нишу всё это единственно для того, чтобы Вы, дорогая тётушка, и все мои родственники порадовались, что Бог чудесно сохранил мне жизнь в таком долгом и трудном путешествии, и чтобы вы все вспомнили обо мне. Я благодаря Богу здоров, хотя после своего возвращения домой тяжело болел. Жена моя, слава Богу, жива; из восьми детей трое живы, и скоро мы ждём четвёртого. Мне было бы очень приятно, если бы Вы, дорогая тётушка, сообщили мне, кто из наших родственников ещё жив и кто теперь бургомистр и советник; ибо я хотел бы принять меры относительно оставшейся небольшой части наследства, причитающейся мне после моих покойных родителей; так как я думаю, что оно сейчас не приносит никакой пользы, и я хотел бы, чтобы оно было превращено в ренту, а проценты были отданы бедным до тех пор, пока я сам не смогу распорядиться ими; я также не знаю, живы ли ещё мои родные братья Йунас и Йорген, а также браг Свен, который, побывав дома, снова уехал в Ост-Индию; и кто живёт в доме моих покойных родителей, и кто из детей моих сестёр ещё жив... Вспоминайте меня добром, дорогая тётушка, ибо я надеюсь, что я ещё пользуюсь Вашим расположением и остаюсь постоянно и неизменно до самой смерти покорным племянником Вашим, глубокоуважаемая тётушка.

В. И. Беринг»

Отложив перо, Беринг перечитал написанное. Письмо получилось складное. Наверняка тётка Маргарет покажет его братьям. А они, моряки, поймут ценность посланных карт и сумеют правильно, к выгоде Беринга, распорядиться ими. Может быть, влиятельных людей на родине заинтересует и его, Беринга, опыт...

Что ж... Надобно позаботиться о себе и будущем детей, коли здесь, в России, не удастся убедить Сенат, что инструкция императора выполнена в точности...

Беринг обмакнул перо и торопливо дописал:

«Р. S. Прошло уже 26 лет с тех пор, как я уехал из дома, но не имел чести получить от Вас письма, дорогая тётушка. Это плохой признак. Меня не помнят. Ну что же? Пусть будет так, с глаз долой — из сердца вон. Ведь теперь так редко признают своих, если это не сулит выгоды. У меня же совсем не так, я всегда радуюсь, когда узнаю о благополучии своих родственников...»

Письмо было завершено. Беринг вложил его в пакет с картами. Надо оставить этот пакет тестю. Он сумеет переправить его в Хорсенс.

Тем не менее, предприняв эти меры, уезжать из России Беринг не собирался. На обратном пути из Выборга, в Петербурге, он повидался с господином Миллером, о котором говорила сестра, и 16 марта 1730 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилась статья, рассказывающая об успехах экспедиции Беринга.

«Тамо подлинный северо-восточный проезд имеется, — писала газета. — Таким образом из Лены, ежели в северной стране лёд не препятствовал, водяным путём до Камчатки, а также далее до Янана, Хины и Ост-Индии доехать возможно б было».

Сходная заметка почти одновременно появилась и в копенгагенской газете.

«Капитан Беринг, согласно указанию царя Петра I, в сопровождении большой группы офицеров, геодезистов, а также матросов и солдат отправился в Камчатку. Для нужд путешествия весной 1727 года был построен первый корабль в Охотске, расположенном на самой крайней границе Сибири, на котором он смог плыть на Камчатку, где на реке того же названия был построен весной 1728 года другой корабль. Ему был дан приказ исследовать северо-восточные границы этой полосы земли, чтобы увидеть, принадлежит ли эта земля, как считают некоторые, северной части Америки, или найти свободный морской проход. На этом корабле Беринг отправился на северо-восток и продолжал плавание до 67 градуса 19 минуты северной широты, где обнаружил, что действительно существует северо-восточный проход, так что от Лены можно пройти на кораблях, насколько это позволяет лёд на севере, на Камчатку...»

Прочитав эту заметку, Беринг остался вполне доволен. Тесть с его слов очень грамотно описал всю экспедицию.

Сделав то, что он считал необходимым сделать, в конце марта Беринг выехал в Москву, захватив с собою мичмана Чаплина.

Газеты опередили его...

Едва ли не с первых дней в Москве Беринг почувствовал, что о нём и о предпринятой им экспедиции многие уже знают. Нет-нет... Не при дворе новой императрицы Анны Иоанновны. Не в Сенате, отчитываться перед которым приехал Беринг... Интерес проявили иностранные посланники, находящиеся при русском дворе.

Одним из первых пригласил Беринга отужинать голландский посол в России барон Зварг, про которого уже рассказывала Берингу Анна Матвеевна.

Разговор поначалу экспедиции не касался.

   —  Россия... — задумчиво говорил посол. — Вы, господин капитан, знаете её значительно лучше, чем кто-либо другой.

   — И тем не менее я не перестаю удивляться ей, господин барон... — осторожно ответил Беринг.

   — О да! Да! Это удивительная страна... — согласился Зварг. — Я рискую, господин капитан, прослыть за лгуна, но посмотрите, что здесь творится вокруг. Здешний двор проводит все дни и ночи в беспрерывных увеселениях. О делах сейчас не заботится никто. Всё страдает и погибает...

Беринг ничего не сказал на это, только вздохнул тяжело. Насчёт дел голландский посол был, безусловно, прав. Как и в Адмиралтейств-коллегии, в Сенате никто не хотел взять на себя ответственности признать, что инструкция императора Петра Первого Берингом исполнена в точности. Противного тоже никто не утверждал, но мнение всё же склонялось к тому, что поставленных Петром Первым задач экспедиция разрешить не смогла.

   — Я понимаю вас... — проницательно сказал барон Зварг. — В этой стране никому не нужны научные открытия. Поэтому я и хотел бы сделать вам интересное предложение. Ваши карты чрезвычайно интересуют моё правительство...

   — Господин барон! — возмущённо проговорил Беринг. — Вы забыли, что я нахожусь на русской службе. Я давал присягу Ея Императорскому Величеству. Я — русский офицер...

   — Полноте, капитан! — улыбнулся Зварт. — Я уже осведомлён о посылке, которую вы отправили в Хорсенс вашей многоуважаемой тётушке Маргарет. Я считаю весьма похвальным ваше стремление держать её в курсе всех картографических новостей, но... Моему правительству тоже бы хотелось иметь подобный отчёт, и я уверяю вас, что мы сумеем достойно оценить ваши заслуги...