Молодой государь был хмур и задумчив. Устроившись в Лефортовском дворце, он раздарил всех собак и приказал убрать ружья.

Перемены, произошедшие в императоре, бросались в глаза любому. Без всякого принуждения вернулся он к занятиям, сам теперь стремился вникнуть в государственные дела. Часто по ночам проводил совещания с Остерманом и другим членами Верховного Тайного совета.

19 ноября торжественно было объявлено, что император вступает в брак с дочерью князя Алексея Григорьевича — семнадцатилетней Екатериной Долгоруковой, а тридцатого состоялось обручение, и Екатерину Алексеевну стали называть Её Императорским Высочеством...

Где-то между объявлением о помолвке и обручением в далёком Берёзове «приливом крови» умер светлейший князь Римского и Российского государств, герцог Ижорский, генералиссимус Александр Данилович Меншиков.

Похоронив в голубом льду вечной мерзлоты свою дочь, Её Императорское Высочество княжну Марию Александровну, Меншиков решил начать жизнь свою заново. Выстроил церковь и ежедневно ходил туда молиться, исполняя обязанности дьячка. Жил он последние месяцы в посте и молитвах, беседуя с берёзовскими стариками о тщете мира сего да о подвигах святых мучеников. Через столетие, когда будет вскрыта могила опального князя, тело его найдут нетленным, и в Берёзове возникнет местный культ почитания князя... Но это случится только через столетие.

Императору Петру Второму так и не суждено будет узнать о смерти человека, возведшего его на престол и столь сурово наказанного им...

6 января 1730 года состоялось торжественное водоосвящение на Москве-реке. Фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков выстроил в каре у Иордани войска. Приехал из Лефортовского дворца император и занял полковничье место.

Было морозно. Над крестом Иордани клубился морозный пар. Сидя в седле, император внимательно разглядывал собравшихся. Весь двор собрался, все иностранные посланники... Всеми цветами радуги полыхали на белом снегу разноцветные одеяния. Кружилась голова... С трудом разглядел император в нарядной толпе свою невесту. Чудо, как хороша была семнадцатилетняя Катенька Долгорукова. Глаза сияли, щёчки раскраснелись от мороза, а локоны рассыпались но собольему воротнику...

Опустил глаза император. Провёл рукою в перчатке по гриве жеребца. Кружилась голова. Жарко было на морозном воздухе.

Когда запели: «Во Иордане крещающуюся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше Тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя...» — император почувствовал, что всё тело покрылось липким потом, и его начало трясти...

С трудом доехал до Лефортова дворца и здесь едва смог спуститься с седла. Его сразу же уложили в постель, и он провалился в беспамятство.

Потом — «оспа!» — услышал он сквозь полузабытье, и снова встало перед ним лицо смеющейся Маши Меншиковой, лежащей сейчас в голубом льду на берегу студёной северной реки... Пётр вздохнул. Он вспомнил, что от оспы и умерла Меншикова, а теперь наступил его черёд.

19 января, в два часа ночи, во дворце, но коридорам которого бродили съехавшиеся на свадьбу императора гости, он вдруг приподнялся в постели и, крикнув: «Запрягайте сани! Хочу ехать к сестре!» — умер...

Добрый обычай завёл в своём Отечестве первый русский император — Пётр Великий... В ночь, когда помирает государь, сходятся в покое, невдалеке от постели умирающего, сановники и до хрипоты, до биения крови в голове, артачатся. Решают — кому теперь сесть на троне. За каждым сановником сила стоит. За этим — армия, за тем — гвардейские полки, за этим — семья, за тем — роды знатные... Одни так говорят, другие — иначе, и договориться между собою не могут, потому как, если слабину покажешь и уступишь, — пощады не будет. В лучшем случае — с властью доведётся проститься, в худшем же... В худшем случае — можно и с жизнью расстаться, а не только с чинами и богатствами...

И так теперь всякий раз было. И после смерти Петра Первого спорили сильно, и когда Екатерина умерла, артачились. Нынче тоже согласия не предвиделось.

В душном покойнике, рядом со спальней умершего императора, сидели князья Долгоруковы — Алексей Григорьевич да Василий Лукич, канцлер Головкин Гаврила Иванович, князь Дмитрий Михайлович Голицын... Ежели Остермана ещё сюда — полный состав Верховного Тайного совета был бы... Но Андрей Иванович в заседание не пошёл. От постели умершего не отходил — боялся, каб какого подложного завещания в постель не подсунули.

   — Куды мне, иностранцу, русского царя выбирать? — сказал он. — Которого господа верховники выберут, тому и буду служить.

Так ведь и не пошёл, хитрец такой, в заседание. Зато пришёл сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгоруков и оба фельдмаршала — Михаил Михайлович Голицын и Василий Владимирович Долгоруков.

Четверо Долгоруковых напротив двоих Голицыных сидели, а председательствовал ими граф Головкин. Государя всея Руси избирали.

Разговор серьёзный шёл, степенно мнениями обменивались.

   — Катьку нашу надобно императрицей изделать... — говорил Алексей Григорьевич Долгоруков. — Вечно достойный памяти государь император ей ведь престол отказал. — И, вытащив из кармана подложное завещание императора, утёр рукавом заслезившиеся глаза. — Вишь, Божий Промысл-то урядил как. Ежели император — Пётр, а коли императрица — Екатерина...

   — Полно народ-то смешить... — сказал на это князь Дмитрий Михайлович. — Вся Москва уже знает, что Ванька ваш заместо императора подписи наловчился ставить.

Вдвое больше было Долгоруковых в заседании том, чем Голицыных. Если вместях закричать, всех бы заглушили. Но поостереглись кричать. Шумно во дворце было. В такие ночи завсегда много народу к царскому дворцу жмётся, но нынче, не в пример прежнему, особенно тревожно было. На свадьбу императора и княжны Екатерины Долгоруковой со всей России генералы и губернаторы, знатные фамилии и простое шляхетство съехались. На свадьбу ехали, а попали на похороны. Как в русской сказке про дурака, перепутали. И хотя сама судьба такой конфуз устроила, маленько каждый себя дураком ощущал. Шибко уж похоже на сказку получалось. А когда люди в таком настроении находятся, ещё сильней их тревожить — боязно. Всякое могут учинить в отчаянности...

Потому и остереглись шуметь Долгоруковы. Только крякнул князь Василий Лукич.

   — Невесть что говоришь, Дмитрий Михайлович, — сказал. — Нешто бы мы пошли на такое?

Ему не ответили. Тихо стало в душноватом покойнике. Шурша, сыпалась пудра с париков. Из глубины дворца неясный шум доносился. То ли молились где-то, то ли бунтовать идти собирались. Узнать бы сходить, да нельзя... Никак нельзя до окончания выборов из покойника отлучаться.

   — Я вот чего, господа верховники, думаю, — заговорил князь Голицын. — Бог, наказуя Россию за её безмерные грехи, наипаче же за усвоение чужеземных пороков, отнял у неё государя, на коем покоилась вся её надежда.

Это верно князь Дмитрий Михайлович сказал. За великие грехи пресечено мужское потомство Петра Великого... Кивали головами верховники. А Голицын неспешно продолжал речь, рассуждая, дескать, дочери вечно достойныя памяти императора Петра Великого от первого брака отказались от наследования престола, а о дочерях от брака с Екатериной и думать негоже... Кто такая императрица Екатерина была по происхождению? Ливонская крестьянка и солдатская шлюха!

Ежели б не злодей Меншиков, который сам из подлого сословия происходит, и императрицей бы ей не бывать, и супругой императора тоже...

   — Верно! — сказал Василий Владимирович Долгоруков. — Коли уж не Катьку нашу, тогда Евдокию-царицу на трон сажать надо.

   — Не сурьёзно это, фельдмаршал, — покачал головой Голицын. — Я воздаю полную дань достоинствам вдовствующей царицы, но она только вдова государя. А есть у нас и дочери царя Ивана. Мы все знаем Анну Ивановну, герцогиню Курляндскую... Говорят, у неё характер тяжёлый, но в Курляндии неудовольствий на неё нет!