«Нельзя быть уверенным, — волнуясь, написал он, — в разделении Азии с Америкой, ежели не дойдём до устья Колымы или до льдов, понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды».

Шпанберг высказался менее категорично. Он предлагал ещё два-три дня плыть на север, а затем возвращаться назад.

Долго ждали лейтенанты, пока заговорит Беринг. Но тот не спешил. Прочитав «мнения», он задумался.

Мысль Чирикова он разгадал сразу. Если принять его предложение, придётся становиться на зимовку. Кстати, Чириков и сам предлагает зимовать на земле, которая, по рассказам чукчей, «поросшая лесом», лежала к востоку от Чукотского угла...

Велик, чрезвычайно велик был риск дальнейшего плавания. За эти годы Беринг достаточно наслушался о невзгодах и опасностях, подстерегающих мореходов в северных морях. Чириков прав, что нельзя сравнивать допотопные судёнышки с современным ботом. Только в пользу ли «Святого Гавриила» будет сравнение? Беринг своими глазами видел в Архангельске кочи и понимал, что для плавания во льдах они приспособлены лучше. И спасти на кочах не обледеневают в морозы, да и форма корпуса такая, что сжатое льдами судно не ломается, а просто выскакивает наверх.

Нет... Слишком рискованно предложение Чирикова.

   — Обдумавши ваши мнения, — глухо прозвучал голос Беринга, — считаю нужным идти на норд до шестнадцатого числа сего месяца. Затем, коли не встретится земля, поворачивать назад. Нет надежды, что благополучно доберёмся до Колымы-реки, а ежели и дальше медлить, то может статься, подойдём к такому берегу, от которого и отойти нельзя будет.

Чириков опустил глаза. Ещё в Якутске, когда сообщил он Берингу о воровстве Шпанберга, капитан загородился от него глухой стеной непонимания. Даже катастрофа отряда Шпанберга не открыла ему глаза...

   — Сможем ли мы, ваше благородие, коли повернём назад, утверждать, что выполнили инструкцию вечнодостойныя и блаженныя памяти Его Императорского Величества? — громко и отчётливо задал вопрос Чириков, и голос его зазвенел от волнения. — Я видел в Якуцке самодельные карты, где указана земля, соединяющая Азиатский континент с Америкой...

   — Я тоже видел карты... — Беринг вынул из кармана свою трубку и начал набивать табаком. Но есть и другие чертежи. На них указывается, что Чукоцкий мыс омывается морем.

   — О каких картах может идти речь в этом непросвещённом краю? — сказал Шпанберг, устремив на Чирикова свои выпуклые бесцветные глаза.

На этом и завершился консилиум. Решение было принято.

Ночью Чириков опять стоял на вахте. Ветер стих. Вся свободная от вахты команда спала. Белёсые сумерки висели вокруг. То и дело подносил Алексей Ильич к глазам подзорную трубу, по океан вокруг был пуст. Такая же пустота застыла и в груди. Это было даже не разочарование — отчаяние... Вокруг — Чириков чувствовал это — таились великие открытия, неведомые земли, которые ждали своих открывателей... И вот, вместо того чтобы продолжать плавание, Беринг поворачивает назад.

Снова приставил к глазам Чириков подзорную трубу. До самого горизонта, белесовато сливаясь с небом, лежал океан.

Сероватою струйкой бежало в песочных часах время... Когда последние песчинки пересыпались вниз, вахтенный матрос ловко и мгновенно переворачивал часы. Бил склянки. Далеко, достигая невидимых, но таких близких берегов Америки, так и не отысканной Берингом, разносились звуки.

16 августа 1728 года, дойдя до широты шестьдесят семь градусов восемнадцать минут, бот «Святой Гавриил» лёг на обратный курс.

Если бы, возвращаясь, взяли чуть восточнее, непременно упёрлись бы в Америку. Но Беринг приказал возвращаться прежним курсом. Когда проходили сквозь пролив, который будет назван Беринговым, шёл дождь. И снова прошли, так и не заметив американского берега.

2 сентября, ловя ускользающий ветер, вошли в Нижнекамчатскую гавань... Экспедиция была завершена.

Однако Беринг не сразу решился вернуться назад. Ещё одну зиму провели на Камчатке, где, как писал потом Беринг, «живут великие метелицы, которые по-тамошнему называются пурга». Весной отремонтировали и загрузили «Святого Гавриила» и снова поплыли — теперь уже не на север, а прямо на восток. Три дня искали Америку, а 8 июня Беринг приказал повернуть назад. Обогнув южную оконечность Камчатки, вошли в Охотское море. Светило солнце. Море было синим, а скалы тёмными. 23 июня утёсы посторонились, и впереди открылся Охотск.

Сразу же, не теряя времени, Беринг приказал выступать в Якутск. У Юдомского креста встретили Афанасия Шестакова, который как раз и шёл в Охотск, чтобы открыть то, что не открыл Беринг.

Вместе с Шестаковым шли и его сыновья, и племянник Иван.

   — Ребятишек-то зачем ведёшь с собою? — спросил у казачьего головы Чириков.

   — Сам же говорил, что капитанами станут... — напоминая давний разговор в Якутске, ответил Шестаков. — Вот я и думаю Ваську на «Гавриила» посадить, а Ваньку-племянника — на «Фортуну». Пускай обвыкаются. Мы ведь в Охоцк-то навсегда бредём. Жить тут ладим, пока другого места способного не подберём.

Чириков опустил голову. Легко было возражать Шестакову в Якутске. Сейчас, когда из четырёх с половиной лет экспедиции Беринг отвёл только три дня на поиски Америки, надо было молчать. Беринг убедительно доказал, что выполнил инструкцию покойного императора... Только разве для этих доказательств за десять тысяч вёрст снаряжалась экспедиция?

Шёл 1729 год...

1728 и 1729 годы...

Неприметные, не ознаменованные никакими великими событиями годы русской истории... И вместе с тем, события этих лет, хотя и через многие десятилетия, но очень приметно проявятся в истории, во многом определяя ход её.

В 1728 году, за несколько дней до коронации тринадцатилетнего Петра Второго в Москве, родится Карл-Петер-Ульрих, внук двух непримиримых врагов — шведского короля Карла XII по отцу и русского императора Петра Первого но матери. Карлу-Петеру-Ульриху суждено будет стать русским императором Петром Третьим.

А в 1729 году в Померании, в семье коменданта прусской крепости, родится и его убийца — Софья-Августа-Фредерика, будущая русская императрица Екатерина Великая.

Но об этих событиях не ведали ещё тогда в далёкой России. И Александр Данилович Меншиков, рубивший во льду могилу для своей дочери, не догадывался даже, что не в вечной мерзлоте вырубает он могилу, а на самой границе двух эпох.

Проглянуло солнце на ненастном небе, засияли слабосильные лучи в алмазных брызгах разлетающейся ледяной крошки, заполыхали драгоценными каменьями, завалившими могильную яму. Не удержал слезу бывший герцог Ижорский, бывший светлейший Римского и Российского государств князь, бывший генералиссимус, адмирал, кавалер... Старческая, скатилась она по морщинистой щеке, вспыхнула на мгновение и упала в вороха ледяного сияния.

— Мариюшка моя дорогая... — прошептал дрожащими губами князь. — Императрица моя горемычная...

Не знал, не ведал светлейший князь, рубивший в берёзовской мерзлоте могилу, что и самому ему меньше года остаётся оплакивать дочь, скоро и самого его похоронят в этом же льду, и в чёрном небе засияет над их могилами северное сияние...

Сполохи его, то тускнея, то разгораясь, побегут но небу, осеняя нерукотворной короной ледяные могилы. И сожмётся сердце от немыслимо холодной и тоскливой красоты этой небесной короны у другой невесты Петра Второго — княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой. Здесь, среди холодных, дующих из голой тундры ветров, как и у Марии Меншиковой, завершится её обручение с императором...

Впрочем, это произойдёт лишь в 1730 году, когда уже устремится по тёмным ветвям генеалогических деревьев в поисках своего монарха Российская Империя. На целое столетие затянется эта, тоже снаряженная Петром Первым экспедиция...