Театральным жестом, отбросив трубу в сторону, Псашин поплевал на ладони, крякнул и, показав неожиданную для человека его комплекции силу, взвалил на плечо сеть с пленниками.

— Куда вы нас тащите! — возмущенно воскликнула Соня.

— Подальше от людских глаз. — Натужно дыша, сообщил ей Псашин. — Дело у нас интимное — свидетели нам не нужны.

С этими словами он свернул в подворотню, и они оказались во дворе дома. Это был узкий глухой колодец, с почерневшими от времени кирпичными стенами. Вместо одной стены высился большой деревянный забор. Свалив сетку посреди двора, Псашин требовательно протянул руку.

— Ну, — сказал он, — ребята, вы все знаете. Прибор!

Земля была холодной и мокрой. Псашин потирал босые ноги друг о друга.

— Я же сказала, у нас, его нет. Мы… Мы его отдали…

Псашин недоверчиво покачал головой.

— Кому?

— Юрию Владимировичу! — Выпалил Влад.

Псашин задумчиво почесал грудь, обнаружив под плащом несвежую майку. Владу бросился в глаза замысловатый медальон свисавший на длинной толстой цепи, на котором виднелся странный геометрический узор похожий на зигзаг кардиограммы.

— Не, ребята, придумайте что-нибудь поинтересней. Юрий Владимирович переместился вместе с нами.

— Куда переместился? — Недоуменно спросила Соня.

— Вы что, ничего не поняли? Мы в измененном пространстве.

— Я так и знала, что влипнем мы с этим прибором!

— Попробуй, возьми! — с угрозой произнес Влад.

— А я и пробовать не буду. Сейчас открою рюкзачок и возьму! — Псашин нагнулся к сети и попытался просунуть руку внутрь, но ячейки оказались слишком малы. К тому же Соня укусила его за палец.

— Ах, вы так?! — брызгая слюной, прошипел Псашин. — Не хотите по-хорошему, будем по-плохому!

Влад, насколько мог, повернулся к Соне и прошептал:

— Можешь забраться мне в карман? У меня там ножик, Австралиец…

— Какой «Австралиец», еще.

Это, я его называю «Мой Австралиец». Швейцарский ножик, это. Подай мне его, надо перерезать сеть.

— Попробую.

Она попыталась дотянуться до набедренного кармана на брюках Влада, но ей не хватало буквально несколько сантиметров.

Псашин направился к деревянному забору и уперевшись обеими руками в доски толкнул его. Забор со скрипом накренился и рухнул. Из клубов пыли постепенно, появился стоящий посреди пустыря недостроенный панельный дом. На фоне серых, бетонных стен высился гусеничный кран.

Псашин трусцой подбежал к крану и вернулся обратно, волоча за собой стальной трос с крюком на конце. Он ловко зацепил крюк за сетку и деловито направился к кабине крана, бормоча себе под нос:

— А вот сейчас я поддерну, вас вверх метров на двадцать-тридцать и машинка сама упадет мне в руки как спелое яблоко…

— Соня, скорей же! — Прошептал Влад.

— По-плохому хотите? — Донесся до них голос Псашина. Забираясь в будку крана, он последний раз обернулся.

— Что вы задумали?! — Крикнула Соня.

В этот момент утробно заурчал мотор, закрутилась лебедка, трос натянулся, и сетка с ребятами пошла вверх.

— Ну, как, не созрели? — Выкрикнул Псашин, высовываясь из кабины.

— Опусти, гад! — Закричал Влад, дергая сетку.

В этот момент, Соне удалось вытянуть у него из кармана нож.

— Тяни время, поговори с ним о чем-нибудь, — бросил Влад через плечо, пытаясь достать лезвие.

— О чем? — недоуменным шепотом спросила Соня.

— О чем хочешь. Отвлеки его.

— Как вас зовут? — пытаясь перекричать шум двигателя, спросила Соня.

— Виктор Иванович, — отозвался Псашин, открыв дверцу кабины и отряхивая безнадежно испачканный плащ.

— Как вы так можете, Виктор Иванович?

— Ребенком я был, но детства у меня не было! — Потрясая пальцем, патетически воскликнул Псашин. — Много лет назад судьба выбросила меня на улицу! Чтобы хоть изредка питаться витаминами, мне приходилось воровать бананы прямо с лотков…

Сказав это, Псашин опустил голову, и негромко добавил:

— За это меня всегда били… — Смахнув воображаемую слезу, он поднял голову и почти примирительно произнес:

— Дети, я не хочу вас убивать. Но мне придется. Сейчас я нажму вот на эту красную кнопку, и вы упадете с высоты трехэтажного дома. Считаю до четырех: Раз!..

Владу, наконец, удалось достать лезвие.

— Два!..

В этот момент в арку, на полном ходу, влетел огромный черный автомобиль. Черным в нем было все: кузов, стекла, колеса и даже фары. Въехав во двор и, заложив крутой вираж, он замер у самой кабины автокрана, окутавшись плотным облаком бензиновой гари.

От неожиданности Псашин покачнулся и, потеряв равновесие, упал обратно в кабину крана прямо на рычаг управления. Освобожденный трос с визгом начал стремительно разматываться, сетка рванулась к земле. Визг лебедки смешался с криками пленников.

Пытаясь подняться, Псашин рванул рычаг на себя и сеть с продолжающими истошно вопить ребятами, покачиваясь, замерла в нескольких сантиметрах от земли. В этот момент Владу удалось перерезать сетку и они, как яблоки из мешка, вывалились наружу.

Тем временем, автомобиль дал газ, колеса прокрутились по асфальту. Автомобиль взревел и сдал назад, одновременно разворачиваясь мордой в сторону детей.

— Берегись! — Вскрикнула Соня.

Влад отскочил в сторону, и они бросились вон со двора.

Я нахожусь в гостиничном номере. Выглядит он как большая ванная. И есть там три двери в три туалета. Хожу я смотрю и думаю: «Зачем здесь так много туалетов»? ну ладно, привожу себя в порядок и выхожу на улицу. Там сажусь в красный кабриолет и мчусь с большой скоростью по дороге. Рядом молча сидит ковбой. Вдруг машину останавливает мужчина и начинает кидаться на меня: «Я вас знаю, я знаю ваш первый фильм». Приходит осознание, что я актриса. Начинаю вспоминать каким он был, мой первый фильм. Так весь остаток сна предавалась приятным воспоминаниям

Городок, в котором родился Витя Псашин, стоял между непроходимой горной грядой и бескрайней степью простирающейся на много километров за горизонт. Все здесь было чахлое и хилое. Земля не родила, облицованный бетонными плитами арык постоянно пересыхал, вдоволь наполняясь водой только в сезон дождей. От родного городка в памяти остался только ровный пыльный ветер и палящее солнце, выжигающее все, что не успело спрятаться в тень ветхих построек.

Каждое утро отец уходил к арыку, чтобы открыть шлюз, а каждый вечер закрывал его. Никто никогда не проверял его работу. Казалось, что об этом шлюзе забыли в тот день, когда он был построен. Мать постоянно болела и никогда не выходила из дома. Женщины здесь рожали редко, с трудом, слабых болезненных детей. Дети рождались для того, чтобы остаться здесь навсегда и спустя годы быть похороненными на местном кладбище.

Только изредка в поселок на громыхающем грузовике приезжали бродячие торговцы, да иногда, заблудившись, забредали цыгане.

Они приносили в село хоть какое-то разнообразие, показывая диковинные вещи из дальних стран, или развлекая жителей немудреными фокусами. Денег в селе никто не видел от роду, и селяне расплачивались с цыганами собачьим мясом, потому, что к собакам они относились как к домашним животным, ведь только они могли выжить в тех краях.

Как-то раз, в один из знойных, однообразных дней цыгане снова оказались в поселке. Они везли с собой старого бездомного еврея прибившегося к ним по дороге. В пути он подхватил болотную лихорадку и слег в горячке. Цыганам надо было идти дальше, и они оставили старика в семье сторожа шлюза, дав в качестве оплаты сломанную пишущую машинку.

Не смотря на возраст, Иезекииль (так звали старика) начал быстро поправляться, он проникся любовью к замученному нищетой ребенку и часто, прохладными ночами они садились на пороге хижины, старик закуривал трубку и начинал длинные истории о том, что было и чего не было никогда. Одна из историй рассказывала о неком волшебном механизме, позволяющем добиться всего чего угодно путем хитро построенных заклинаний. Она глубоко запала в душу мальчику, и он решил, когда вырастет, во что бы то ни стало найти эту вещь, добиться богатства, вылечить мать и увезти родителей в те страны, о которых так красочно рассказывал Иезекииль.