— Пострашнее никого не мог найти? — резко прервал его Айхенхольц.

Юбер непонимающе захлопал своими белёсыми ресницами.

— Девицы толпами вокруг тебя вьются. Почему не самоуверенную дуру, не стерву, не какую-нибудь femme fatale[23]? Кого-нибудь не такого умильно-трогательного? Без вот этой вот покорности перед жёсткостью мира?

— Так она тебе всё-таки понравилась, — осторожно предположил Юбер.

— Какое «понравилась»?! Да на неё смотреть страшно! Как на котёнка, которого только что кипятком ошпарили! Или на воробья с переломанной лапой!

— Патрон… — с улыбкой обратился к нему Юбер. — Ну, признайся же, что влюбился!

Айхенхольц хлопнул по столу ладонью, и, склонившись над столешницей, тихо, но внятно произнёс: — Нет, Юбер.

И вот на четвёртый день пребывания в городе Линде начала работать в лавке Айхенхольца на Киршгассе. Сначала в её обязанности входило дежурить в зале, пока Юбер с патроном работали во внутренней комнате. Потом ей доверили работать на кассе и общаться с забредшими без особой цели случайными покупателями. Она довольно быстро изучила букинистический ассортимент и вскоре могла уже основательно проконсультировать какого-нибудь влюблённого в старинные книги студента. Для серьёзных ценителей ей приходилось вызывать Юбера. Подлинных же знатоков и коллекционеров хозяин принимал лично — в кабинете на втором этаже, куда приносились для показа автографы и раритеты.

Раз в три месяца Айхенхольц издавал собственный каталог рукописей и редких изданий — примерно на сотню номеров с фиксированными ценами. На дешёвой бумаге, но всегда с точными датировками и подробными описаниями. И всегда с одной и той же орнаментальной рамкой в стиле art nouveau на обложке: четырёхлапые драконы, переплетённые с ветвями цветущей вишни. Собственно, над составлением каталога Айхенхольц, в основном, и трудился, ещё с юности сумев заслужить репутацию серьёзного эксперта.

Поражённая этим открытием, Линде, однако, вскоре выяснила, что для распознавания владельческих надписей патрон нередко привлекал Юбера. Тот мог не только прочесть практически любой сложный почерк, но и назвать других членов того же семейства и даже сказать, где они жили и чем занимались. Но если сообщённые помощником сведения патрон тут же вносил в рукописный справочник, проясняя на их основе другие обстоятельства, могущие повысить цену того или иного лота, то сам Юбер к собственным знаниям оставался равнодушен и не видел в своих способностях ничего заслуживающего восхищения.

Посетители обоих заведений на Киршгассе поначалу были разочарованы тем, что вместо прекрасного Юбера в лавке теперь можно было застать вечно смущённую и не сказать, чтобы особо привлекательную девчонку. Однако она быстро освоилась не только с книгами, но и с посетителями, научившись распознавать потенциальных читателей, даже если они всего лишь зашли на чашечку кофе к Киршбауму. Детектив, предложенный скучавшему в окружении подружек невесты молодому клерку, и приключенческий роман, усмиривший к радости родителей двух неугомонных подростков, сделали своё дело. И вскоре утренний и дневной Киршгассе смирился появлением в его антураже нового лица.

Этому немало способствовало и то, что Линде продолжала упражняться в моментальных зарисовках, которые она вскоре начала раздаривать своим случайным моделям. Её рисунки, которые никому не льстили, но неожиданно обозначали скрытые черты характера, больше всего пользовались успехом у тех, кто, поддавшись очарованию Киршберга, собирался немедленно обвенчаться. Скромные невесты и робкие юноши приводили в кафе Киршбаума своих избранников и избранниц, заранее договариваясь с художницей. Линде никогда не отказывала, в результате чего одни, внимательно изучив ее портреты, переменили своё решение, а другие — наоборот, упрочились в своём намерении.

Другое обстоятельство, примерившее посетителей и обитателей Киршгассе с новой работницей, заключалось в том, что Айхенхольц ревновал: яро, открыто, никого не стесняясь, и очень красиво. Стоило только Юберу случайно опустить девушке на плечо руку, как патрон тут же одёргивал его резким окриком, требуя от него присутствия в другом месте. Тут, впрочем, надо заметить, что и Юбер позволял себе такие вольности, как правило, только в присутствии Айхенхольца.

Обедать они ходили теперь втроём, и одним из новых развлечений киршбергцев стало следить за тем, как букинист и его работник, обмениваясь лишь им одним понятными репликами, сверлили друг друга взглядами. На всех концертах и театральных представлениях трудовой коллектив Айхенхольца появлялся теперь в полном составе. Девушку всегда усаживали посередине, патрон строго следил за Юбером. Юбер, по своему обыкновению, делал вид, что его вся эта ситуация никоим образом не касается. Неблагонамеренные киршбергцы предавались различным фантазиям. Благонамеренное же общество гадало, каким образом разрешится этот треугольник, тем более интригующий, что речь шла о довольно неброской девчушке, неожиданно для всех ставшей предметом соперничества двух видных городских красавцев.

Времена были неспокойные: шла ожесточённая партийная борьба, политические и общественные кружки возникали то тут, то там, формировались военизированные отряды. Многие горожане, привычные к более размеренному темпу жизни, стали задумываться о переезде. Кто-то уезжал в Америку, кто — во Францию, Англию или Швейцарию. Среди уезжающих было немало коллег Айхенхольца, его клиентов и конкурентов. Пользуясь ситуацией, он порой скупал целые библиотеки. Товар по его доставке на Киршгассе предстояло разбирать, и Юбер засиживался с патроном до позднего вечера.

Закрыв лавку, Линде присоединялась к ним, иногда оставаясь наедине с хозяином, когда Юбер отправлялся на кухню готовить ужин. В отсутствие Юбера патрон становился задумчиво-молчаливым, и Линде каждый раз поражалась тому, насколько он был не похож в такие минуты на склочного и непоследовательного человека, в которого неизменно обращался, когда они были втроём. Когда Линде засиживалась допоздна и Юбер шёл её провожать, патрон приходил в особое бешенство.

— А что? Мой рабочий день давно кончился, — на всё отвечал ему Юбер.

— Твой рабочий день определяю я!

— И в каком же договоре это прописано?

Патрон зеленел от злости, из чего Линде делала вывод, что никакого юридического договора между ними не существовало.

Каждый вечер Юбер провожал её новой дорогой, пересказывая ей сюжеты из многовековой городской истории. Казалось, он знал и помнил в Киршберге каждый камень и каждое дерево. Вдохновившись его рассказами, Линде вставала рано утром и прежде чем появиться у Айхенхолъца шла рисовать город. Когда этих зарисовок накопилась целая пачка, она принесла их с собой показать Юберу. Случившийся рядом с кофейной чашкой патрон, отобрал рисунки, долго и задумчиво их рассматривал, потом выбрал несколько штук и сказал, что закажет с них открытки, чтобы продавать в лавке туристам.

Вечером он суровым взглядом пригвоздил Юбера к дивану и сказал, что сегодня сам пойдёт провожать фройляйн Шверт. Юбер меланхолично пожал плечами. Мнением самой Линде никто не поинтересовался.

— Пройдёмся по нашим набережным Тибра, — бросил патрон, едва они вышли в ночную августовскую темноту.

Свернув вниз к Вурмштрассе, они перебежали, пропустив последний трамвай, через дорогу и спустились к самой воде. В эти жаркие дни река совсем обмелела, обнажив вдоль набережных полоску чёрного с красноватыми вкраплениями песка.

— Тиберминимум[24], — задумчиво произнёс букинист.

— Тибер что?

— Наименьший уровень воды в реке. На набережной у географического факультета установлен в 1864 году ординар на основе среднегодовых замеров. Сейчас где-то на полтора метра ниже этого уровня.

— А бывает Тибермаксимум?

— Бывает. Обильные осадки, таянье снегов… Это может случиться и в марте, и в июне, и в январе, но в основном — поздней осенью. У Хубертстор на Старом мосту есть каменный столб с отметками. Они есть на углах всех общественных зданий на Вурмштрассе. И почти на всех дверных проёмах на ближайших улицах. От четырёх до шести метров выше ординара.