Пляж заполнялся гомонящей толпой - подростки затевали борьбу на рассыпчатом, как крахмал, песке. Молодые пары усаживались рядышком в ожидании медитации, обнимаясь и перешёптываясь.

Счастливые лица, смех и улыбки - Фреттхена кольнула зависть. Он бы тоже хотел стать птичкой в этом раю - воспарить в медитациях над белоснежным песком прямо в бездонную синь. Ни о чем не думать и не тревожиться. И никакого груза ответственности, никакого страха и неловкости под свинцовым взглядом Гельмута Верхаена.

- Хорошо, спасибо, Мэйли! Мы непременно сделаем выводы, но позже. Время медитации. Пора приступать.

- Конечно, Марк! Я всегда к вашим услугам, - смиренно ответила китаянка, снова пряча под непроницаемой маской и душу, и эмоции.

- Спасибо, правда, - он взял её крепкую ладошку и сжал тихонько в знак благодарности, - у вас такая чудесная энергетика. С вами рядом необычайно комфортно.

- Я рада это слышать, Марк, - она склонила черную и гладкую, будто облитую лаком, голову и легкой походкой балерины пошла вперед.

- Ребята, пора начинать! - сильный голос Триоль порхал над пляжем. - Рассаживаемся, поскорее, - она энергично хлопала в ладоши, разнимала борцов и приветствовала влюблённые парочки.

Ей улыбались, её слушались и очень скоро хаотичные группки рассеялись. Присмиревшие воспитанники Эколы расселись в аккуратные ряды.

Фреттхен откашлялся и взял в руки микрофон:

- Сегодня, друзья, мы переходим к новому, совершенно восхитительному этапу, - он помолчал, демонстрируя волнение. - Настало время задуматься не только о гармонии окружающего пространства, но и о том, кого оно окружает. О человеке. О том, кто создает и разрушает. От кого непосредственно зависит мир и процветание на нашей планете. Можно веками ждать, пока каждый достигнет того уровня развития, при котором болезни и войны исчезнут, как исчезли чума и оспа. А можно инициировать процесс, исцеляя и облагораживая души прямо сейчас. Вам нравится моя идея? - спросил он, повышая голос и наполняя его энтузиазмом.

- Дааааа! Нравится! - нестройно, но радостно отозвались ряды воспитанников.

- Прекрасно! - воскликнул Хорек. - Раз так, я передаю слово нашей замечательной Мэйли. Она объяснит вам суть!

Триоль с вежливым достоинством приняла микрофон, и психолог, облегчённо вздохнув, отошел и уселся поодаль.

- Сегодня мы начнём нашу медитацию с путешествия туда, где скрывается истинное "Я". То, что во многих религиях зовётся душой и продолжает жить после смерти физического тела.

Бархатный голос, сопровождаемый равномерным рокотом океана, успокаивал, убаюкивал, тянул за собой в то самое путешествие, о котором вещала маленькая китаянка. Фреттхен сидел на прохладном песке и чувствовал, как все его тело, каждый мускул расслабляется, а запутанный клубок нервов разглаживается и распрямляется.

- Загляните вглубь вашего сердца и вы увидете его - этот маленький огонёк любви. Позвольте чистому, ослепительно-яркому свету расти, заполняя ваше сердце...

"Да, да, я вижу его", - шептал Хорёк, с закрытыми глазами раскачиваясь в такт мудрым и правильным словам, на которые уже накладывалась тихая волшебная музыка из репродуктора.

Он уже начал проваливаться в уютное, тягучее забытье, как неожиданно барабанные перепонки пронзило металлическим скрежетом.

Психолог распахнул глаза и завертелся волчком на месте, стараясь понять, что случилось.

- Ребята! - Фреттхен не сразу узнал голос Джереми, искаженный волнением и микрофоном. - У меня мало времени, поэтому я сразу перейду к сути - нас обманывают. Мы - марионетки и подопытные кролики.

Психолога накрыло волной жара, а глаза затянуло розовой пеленой. Он вскочил и ничего не видя, побежал вперёд, туда, где начинался подъём с пляжа.

За спиной прошелестел возмущенный гул голосов, их перекрыли спокойные слова Триоль: "Спокойно, друзья! У Джереми последствия травмы, параноидальный бред. Мы должны проявить сочувствие и понимание".

Хорёк вслепую карабкался по склону, цепляясь за колючие кусты и обдирая ладони, а над Эколой разносилась речь Джереми. Она хлестала и жалила сильнее колючек, подстегивала, гнала вперед. Он, Марк, должен прекратить это безобразие и заткнуть рот мальчишке, пока его не услышал Верхаен!

"Они подменили нам память. Вспомните своё детство - оно у всех у нас одинаковое! Я докажу!"

Но доказать Джереми не успел.

Вместо этого раздался усиленный микрофоном шум возни, вскрикивания, звук тяжёлого дыхания, и все смолкло.

Несчастный психолог, успевший к тому времени выбраться на ровную поверхность, стоял под столбом, и, задыхаясь от прыгающего в горле сердца, пытался сфокусировать вновь обретённое зрение на черном пятне репродуктора.

"Фреттхен, - раздался как будто совсем близко, над ухом, зловещий скрип, - вы мне за это ответите".

Хорек обессиленно рухнул на жёсткие колючки и впервые в жизни разрыдался, как ребёнок.

- Вот так, всё сломать, одним взмахом руки, не подумав, не зная, что к чему, не разобравшись... И это после всего хорошего, что мы для вас сделали. Неблагодарные поросята, вот вы кто, - спокойно сказал Гельмут Верхаен.

Но, как ни прекрасно профессор владел собой, одно веко у него дергалось, а старчески-пятнистые пальцы судорожно переплелись поверх закрытой картонной папки с надписью "Happy Birds".

По левую руку от него жался за столом Хорек, а вдоль стены выстроились - кто, мрачно кусая губы, кто с повинно склонённой головой, кто с глупой улыбкой, а кто и со слезами на глазах - Джереми, Хайли, Боб и Вилина.

- Правду говорят, - с нажимом произнес Верхаен, - не делай людям добра - не получишь зла. Вы, все четверо - великолепное этому подтверждение.

- Лабораторные крысы мы, а не поросята, - буркнул Джереми, не поднимая взгляда. - За что нам быть благодарными? За то, что превратили нас в марионеток... - он, хоть и смотрел по-прежнему в пол, заговорил дерзко, - ...украли память, осчастливили насильно, хотя мы об этом не просили?

- Что ты там бормочешь себе под нос? Давай, говори смелее. Теперь - можно. Маскарад окончен. Не просили, стало быть? Ты в этом уверен? Как ты можешь утверждать, что у вас украли память, когда ты не помнишь ни того, как именно с ней расстался, ни что это была за память? Ты хотя бы представляешь себе, от чего избавился?

Джереми неуверенно пожал плечами. Представлял ли он? Вряд ли. Смутные картинки теснились в подсознании, из снов проникали в явь. Черные и седые пряди, зажатые в его детском кулачке. Он - символически отделяющий боль от жизни, старость от молодости. Большая картонная коробка. Ванна, полная темной воды. Удушье и страх.

Что они означали, эти сценки из его прошлой жизни? Какую ценность имели?

В словах профессора звучала издёвка. Он-то знал, о чём забыл Джереми.

- А ты с ним согласен, так? - Верхаен повернулся к Хайли, который понуро стоял у стены, сунув, по привычке, руки в карманы. - Согласен с тем, что говорит этот глупец? Не ты ли, парень, три года назад ползал передо мной на коленях, умоляя избавить тебя от мучительных воспоминаний? Не помнишь? - его костлявый указательный палец, казалось, норовил вонзиться Хайли в грудь. - Конечно, ведь мы всё стерли. После того, как над тобой надругался отчим, ты дважды пытался покончить с собой. Первый раз - спрыгнул с балкона и сломал руку, а второй - хотел повеситься на отопительной трубе. Счастье, что она насквозь прогнила и обвалилась.

- Я... не помню, - помертвев лицом, прошептал Хайли.

В разговор вмешался Хорёк.

- Почти у каждого разума, друзья мои, внутри есть печальная запретная территория, которую личность, чтобы выжить, обносит высоким забором. Воспоминания о травме, которые невозможно ни переработать, ни интегрировать в собственную психику. Сознание изолирует их, делает недоступными, а мы только помогли этому процессу.