Но рассказать он не успел.

Тонкая перемычка суши выгибалась, не как горлышко кувшина - скорее, лебединой шеей. У Джереми язык прилип к небу, когда впереди, за поворотом дороги, жидкую ночную темень пересекла белая полоска шлагбаума.

Шлагбаум поднялся и Верхаен вздохнул с облегчением - наконец-то тяжёлая поездка позади.

Осталось загнать машину в гараж и прогуляться от рабочего городка до дома. Теплая южная ночь, цикады и мерный рокот океана - в любой точке Эколы слышно океан, совсем не так, как в Миннеаполисе.

В Миннеаполисе всё по-другому. Чёрт бы побрал этот Миннеаполис, вместе с Миленой и её слезами.

Она разбудила его телефонным звонком. Пришлось вылезать из постели, потревожив Софи, расспрашивать, что случилось, собираться, чертыхаясь, а после по пыльной степи выбираться на трассу и мчаться в аэропорт.

- Гельмут, я умираю, - всхлипывала жена, - не знаю, успеешь ли ты со мной попрощаться.

- Что случилось, расскажи внятно! С чего ты взяла, что умираешь?!

- Мне стало плохо, левая рука отнялась, в глазах поплыли круги, и я упала, - голос прервался.

- Милена, ты здесь? - не выдержал театральной паузы муж.

- Не кричи на меня... да, я здесь, мне трудно говорить.

- Прости. Ты остановилась на том, что упала.

- Да, в глазах потемнело, я упала. К счастью - на ковёр. А не где-нибудь в ванной комнате на мраморную плитку или угол джакузи.

- Но отчего ты решила, что умираешь?!

- Перестань на меня кричать, я прошу тебя.

- Хорошо, хорошо, я просто волнуюсь, ты же понимаешь.

- Беатрис как раз зашла узнать, что подавать на ужин. Она помогла мне подняться и дойти до кровати. Настаивала на вызове бригады скорой помощи, но ты же знаешь, как я ненавижу все эти больницы.

- Надо было звонить девять один один и не думать.

- Я позвонила на сотовый Вильяму, и он тут же приехал.

- Кто такой Вильям?

- Вильям Скотт, наш семейный доктор. Вот видишь, ты со своей работой скоро забудешь, как зовут родную жену, не только доктора.

- Милена, я тебя прошу. Давай оставим пикирования на потом. Что он тебе сказал?

- Он сказал, - захлебнулась слезами жена, - что у меня, скорей всего, случился микроинфаркт и в любую минуту, он может повториться, но... но исход... может быть...

- Тебя госпитализировали?

- Нет, я отказалась ехать в больницу. Я хочу умереть в родных стенах.

- Милена, твой пафос не уместен! Ты должна находиться в реанимации, под присмотром врачей!

- Каким же ты стал бездушным, - донеслось сквозь всхлипывания, и в ухо раздраженного мужа автоматной очередью разрядилась серия коротких гудков.

"Нет, это чёрт знает, что такое", - бормотал Верхаен, выныривая из стеклянных дверей аэропорта под крупные, сырые хлопья снега.

Он и забыл, что на свете существует зима городских улиц со слякотью под ногами и ледяным ветром, задувающим под замшевую парку.

К счастью, такси подъехало быстро, и даже удалось вздремнуть в теплом салоне под тихие ретро-напевы радиоприемника. В самолете Гельмут не сумел расслабиться. Все эти воздушные ямы, ощущение собственной беспомощности и зависимости от мастерства пилотов действовали ему на нервы.

Вдобавок, рядом с ним летела семья с шустрым розовощёким малышом, который уже научился говорить, а потому задавал миллион вопросов. Одновременно он желал попить, поесть, достать из маминой сумки любимую книжку и переключать каналы маленького телевизора, встроенного в спинку сиденья напротив.

Это было просто невыносимо. Никакого покоя! Нет, даже ради Софи он никогда не пойдёт на подобное. Все хорошо в своём возрасте.

Профессор вспомнил влажные карие глаза под плотной шторкой густых ресниц, маленький, чуть вздернутый носик и нежные розовые губы: "Я хочу от тебя ребенка, Гельмут".

Он тогда промолчал. Но в следующий раз скажет ей прямо - ему не нужно никаких детей. Она сама будет его малышкой, его маленькой девочкой. Её он и будет обожать и баловать, как собственное дитя.

Вот только что делать с Миленой?

Выбираясь из такси, он поймал за кончик промелькнувшую мысль: "А что, если и правда - инфаркт?".

Поёжился под налетевшим ветром и заторопился к ярко освещенным дверям особняка, в которых испуганно жалась домработница.

- Добрый день, мистер Верхаен. Как вы добрались?

- Устал, замерз и хочу есть, - коротко ответил он, сваливая в руки Беатрис сырую одежду и холодный кейс.

- Кристи приготовила чили-суп и мясную буханку.

- Нет, избавьте меня от бобов. И от мясного фарша заодно. Пусть придумает что-то... я бы поел пасту с альфредо и креветками. Сейчас поздороваюсь с женой и буду есть, - бросил он на ходу, поднимаясь мимо фамильных портретов на второй этаж.

Мягкий ковёр гасил звуки шагов, поэтому сочный, грудной голос жены разносился по холлу еще отчетливей - очевидно, она с кем-то говорила по телефону в своей спальне.

Гельмут открыл дверь и слегка удивился. Милена не выглядела умирающей.

Да, она лежала на высоко взбитых подушках, но на лице её играла оживлённая улыбка, голос был бодрым и крепким, а на коленях, поверх тонкого покрывала блестели глянцем легкомысленные журналы.

- Я тебе перезвоню, - ещё улыбась по инерции, бросила она в трубку и тут же скорбно опустила уголки губ, обессиленно падая на подушки, - ах, Гельмут, дорогой, ты приехал!

- Тебе полегчало? - иронично осведомился он, подходя ближе и склоняясь для вежливого поцелуя.

- Да, чуточку легче, - проворковала страдалица, - всё благодаря Вильяму. Он вовремя прописал мне покой, обколол меня уколами, - рыхлые напудренные щечки порозовели, - я чувствую себя лучше. И ты приехал - теперь я точно знаю, что всё будет хорошо!

Она пересела повыше и протянула к нему голые полные руки, призывая к объятиям.

Гельмут сухо поцеловал увядшую ладонь и сел на краешек кровати:

- Ну что ж, я рад, что твои волнения оказались напрасными, и я только зря потратил время и деньги на дорогу.

- Гельмут, что ты говоришь? - в голубых глазах плеснуло изумление. - Ты считаешь, мне лучше было умереть, чтобы твоя поездка не оказалась напрасной?

- Не надо переворачивать мои слова, Милена. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты сорвала меня с проекта, разыграв умирающую, не подумав ни обо мне, ни о людях, которые за мной стоят. Это очень эгоистично, дорогая моя.

- Просто ты больше меня не любишь, - губы задрожали, а под накрашенными ресницами заблестели слезы. - У тебя кто-то есть?

- У меня есть работа, за которую я получаю хорошие деньги и за которую несу ответственность.

- Но после смерти папы осталось столько денег, что можно забыть про работу, - горячо откликнулась жена и схватила его за руки, выпрямившись так резко, что он не успел отодвинуться. - Гельмут, Гельмут, я так по тебе соскучилась! - она привалилась к нему большой мягкой грудью и прижалась к лицу пропахшей духами и косметикой щекой. - Пожалуйста, - шептала она, прижимаясь все плотнее, - оставь эту возню. Ради меня, прошу!

- Я не могу бросить начатое, ты же знаешь, - пробормотал он, задыхаясь от парфюма и внезапно нахлынувшей ненависти. - Давай поговорим об этом позже, когда я закончу проект.

Он сделал попытку расцепить её объятия, но она не отпускала. Тянулась к нему губами в жирной помаде, стекающей в мелкие морщинки. Её тяжелое дыхание и видимое возбуждение вызвало в нем желание бежать обратно, хотя бы и без пасты с альфредо. Лишь бы не видеть дряблого белого тела и не вдыхать тяжёлый запах духов вперемешку с дезодорантом и лаком для волос. Лишь бы не чувствовать под этим наслоением её собственного, еле уловимого запаха, ставшего не просто неприятным, а совершенно не переносимым.

Он живо вспомнил смуглые плотные грудки Софи, нежный аромат юности, гладкий, шелковистый животик и худенькие, но рельефно очерченные ноги с маленькими, детскими ступнями и перламутровыми ноготочками.