- Милена, пожалуйста, я умираю от голода!

Он, наконец, вырвался и, не глядя, чмокнул жену в лоб, но попал губами в прядь липких от лака волос, отчего к горлу подкатила тошнота.

- Я уже заказал Кристи пасту, - он заторопился к дверям. - Ты же знаешь, что она хороша, только пока горячая. К тому же альфредо впитывается так быстро.

- Я сейчас спущусь, только накину что-нибудь, - обиженно отозвалась Милена, выбираясь из кровати в прозрачном пеньюаре на голое тело. Гельмут опустил глаза и вышел.

За ланчем жена сидела с ним рядом, тянула крохотными глотками белое вино и заедала его фаршированными оливками.

- Может быть, сходим вечером в кино? - примирительно спросила она. - Я давно ничего не смотрела на большом экране.

- Нет, у меня рейс, - сухо бросил он, цепляя вилкой розовое колечко креветки, - я поем и сразу выезжаю.

Он бросил взгляд на часы и крикнул:

- Беатрис, вызови мне такси на час тридцать!

- Сию минуту, - как всегда - испуганно отозвалась домработница, возникшая из глубин особняка.

- Убегаешь? - захмелевшая Милена язвительно усмехнулась. - Ну что же, беги, дорогой. Посмотрим, как далеко ты сумеешь убежать. Я оставлю тебя голым, таким, каким ты ко мне и пришёл. И не надейся, что дети тебя поддержат! Они встанут на мою сторону, не сомневайся! Я регулярно созваниваюсь и с Марти, и с Джонатаном, и они очень неодобрительно относятся к тому, что ты так надолго бросаешь их мать в одиночестве!

- Ну, знаешь, это уже слишком.

Гельмут отодвинул наполовину опустошенную тарелку и поднялся из-за стола:

- Беатрис!

- Да, мистер Верхаен!

- Пусть выезжают немедленно, я буду ждать за воротами.

- Секундочку, мистер Верхаен.

- Беги, беги. Вот она - человеческая благодарность. Лучшие годы, отданные браку, ничего не значат в наше время. Любовь и верность - ничего не значат! - неслось ему вслед, цеплялось, раздражало и злило.

Он не стал вступать в беседу с женой. Бежал, торопливо набросив парку и подхватив кейс из рук оторопевшей Беатрис.

Потом трясся на холоде, боязливо оглядываясь на кованые ворота. Но Милена не бросилась за ним следом, как он того опасался.

Вместо этого она стала настойчиво набирать его номер, и после серии звонков Гельмут отключил телефон.

На обратном пути он уже не замечал ни воздушных ям, ни попутчиков.

Эта поездка оказалась для него переломной. Если раньше он просто не задумывался о том, как они будут жить с Миленой после его возвращения, то теперь не сомневался - никакой совместной жизни у них не будет.

Он просто физически не может и не хочет ложиться с женой в одну постель, а уж о том, чтобы заниматься с ней любовью не может быть и речи.

Да, она будет сражаться как львица за каждый пенни, она настроит против него сыновей и всю уважаемую публику.

Как это все-таки позорно - переехать из двухэтажного особняка папаши Макларена...

Кстати - куда? Куда переехать?

Нет, надо подумать. Надо хорошенько всё продумать, пользуясь длительной командировкой и выйти из этой битвы с минимальными потерями. Черт с ним, с папашиным особняком, он всё равно ему не достанется при любом раскладе. Но нервы, но здоровье!

Тратить их на Милену?! Да они ему самому пригодятся. В конце концов, ему уже не восемнадцать, чтобы так бездумно расходовать оставшиеся ресурсы.

Гельмут представил, с каким презрением и ненавистью сыновья встретят его маленькую любовницу - незатейливую и бесхитростную дочь тропиков и океана.

"Нет, надо всё продумать. Хорошенько продумать" - повторял он снова и снова.

Запорошенной пылью джип остался остывать в гараже, а Верхаен устало двинулся к дому. Как же приятно вдыхать свежесть тёплой южной ночи после ледяной вьюги Миннеаполиса! Сейчас он примет ванну, забьёт воспоминания о Милене крепким коньяком и уснет мертвецким сном. А завтра увидит свою малышку.

- Гельмут!

От темных кустов гибискуса отделилась едва заметная в лунном свете тень.

- Софи!

Он подхватил в объятия хрупкую фигурку, и накатившая волна нежности смыла усталость, будто её и не было.

- Откуда ты знала, что я вернусь сегодня ночью? - радовался он, как мальчишка, затаскивая любимую в тёмную прихожую и осыпая хищными поцелуями.

- Я знала! Знала, что ты не оставишь меня надолго! - счастливо смеялась она, прижимаясь к нему горячим телом, отчего кровь его вскипала так, как не вскипала даже в далекой, полузабытой молодости.

Он взял её прямо в коридоре, на лестничных ступеньках, не включая света, довольствуясь одними лишь тактильными ощущениями и запахами.

Потом они вдвоем тонули в горячих пузырях джакузи, попивая ледяное шампанское. Софи ловко склёвывала клубнику с позолоченного блюда и пыталась не глядя, через плечо кормить ею разомлевшего профессора.

- Не надо, малышка. Ешь сама. Папочка не любит сладкого.

- Вот как? Значит, ты - мой папочка? - она смеялась, запрокидывая голову назад, ему на грудь, и от мокрых прядей Гельмуту становилось щекотно.

- Да, именно так. Папочка. И ты, малышка, должна меня слушаться. А я за это дам тебе всё, чего ты только пожелаешь.

- Я не знаю, чего желать, - пожала она плечами и отправила очередную ягоду в рот. - У меня всё есть. Ты разве забыл - мы вносим вклад в дело мира и гармонии, а за это имеем все блага, не отвлекаясь на изнурительный труд.

- Так тебе здесь нравится? Ты бы не хотела отсюда уехать?

- Куда? - она шумно развернулась на стовосемьдесят градусов и уставилась на него с любопытством, расплываясь в улыбке.

- Куда-нибудь. Я ещё не решил. Куда-то, где нас никто не знает, где нам не нужно будет прятаться.

- О, Гельмут! Это было бы тааак здорово! Я всегда... то есть я хотела сказать, я даже написала в опроснике, что через пять лет вижу себя замужем. У меня двое детей - мальчик и девочка. И прекрасный любящий муж!

- О нет, Софи. Пожалуйста! Давай без детей. Я буду твоим папочкой, ты будешь моей малышкой. Только представь, как нам будет весело вдвоём. Зачем нам нужны дети? Они не спят ночами, у них болят животы, им надо менять памперсы. С ними столько забот. А что случится с твоим прекрасным телом, ты подумала?

Он отставил в сторону бокал с шампанским, подался вперед и нежно взял в ладони маленькую грудь.

- А, вот ещё - в опроснике был вопрос, - не унималась Софи, - "что делает тебя счастливым"? Мне кажется, меня бы сделал счастливой кабриолет...

- О каком опроснике ты всё толкуешь, любовь моя? - недоуменно воззрился на неё профессор. Я не одобрял никаких опросников.

- Да это мальчишки их раздавали. Хайли, если говорить точнее.

- Хайли? Друг этого проблемного Джереми? - по лицу Верхаена пробежала быстрая тень. - Что тут, вообще, происходит под носом у лопоухого Фреттхена? - спросил он скорее сам себя, нежели свою простодушную подружку.

- Я не знаю, - честно ответила она. - Все, что я знаю, это то, что я хочу спать! И ребёнка! От тебя, Гельмут. И кабриолет!

- Ты очаровательна, Софи. Пойдём, я уложу тебя в кроватку.

- Проход закрыт, - прошептала Вилина.

- Не проход, а проезд, - поправил Джереми, хотя и ему стало не по себе. Ночь. Тёмная, клубящаяся туманом степь позади. Холодный ветер с океана. Пустынная дорога. Шлагбаум. - Это для машин, а мы обойдем по краю.

Только он ступил на обочину, как под каблуком у него щёлкнуло, загорелась жёлтая лампочка на шлагбауме - тускло и зло, будто волчий глаз, глянула в их побелевшие лица - и по степи разнёсся пронзительный вой. Очевидно, сработала сигнализация.

Беглецы шарахнулись прочь - но поздно. Из клочков тумана соткалась плотная приземистая фигура с автоматом наперевес - а может, это им с перепугу померещилось, и в руках у часового была всего лишь палка? Сонный молодой голос окликнул: