- Спасибо! - она шумно вдохнула аромат цветка и, отломив колючий стебель, воткнула розу в петельку блузки.

- На здоровье, - сдержанно улыбнулся Гельмут и отправился к шатру, где Хорёк колдовал над огромным, многоярусным тортом. Бегал на цыпочках вокруг стола, втыкал в шоколадную глазурь разноцветные, витые свечи.

Ему помогала Мэйли. Изящная и хрупкая, с прямой спиной и грацией балерины, она напоминала танцовщицу из музыкальной шкатулки. Крутилась, выставляя на стол башенки из пластиковых стаканов и тарелок, ни на секунду не теряя безупречной осанки и четкости движений. Подол её нежно-розового платья разлетался балетной пачкой.

- Какой вы сегодня нарядный, будто жених! - мягкий грудной голос, лучистый взгляд раскосых глаз и приветливая улыбка не произвели на Гельмута никакого впечатления.

- Вы лучше за учениками смотрите. Насколько мне известно, Джереми - ваш любимый ученик? - тон не оставлял сомнений - профессор не настроен шутить.

- Да, он очень способный мальчик, - сдержанно кивнула китаянка.

- Так почему же вы не развиваете его способности? Почему он не пишет музыку, а занимается какой-то ерундой?

- До него иногда трудно достучаться, - ответила Триоль, - он весь в себе. Творческие люди часто бывают интровертами.

- Задача учителя именно в этом и состоит - достучаться. Заронить в податливую детскую душу интерес к предмету. Нотной грамоте и обезьяну можно научить. Заинтересовать, дать толчок - вот что входит в ваши обязанности.

- Я понимаю, - Триоль почтительно склонила голову с аккуратным пучком на затылке. - Джереми нуждается в большем внимании. Я помогу ему влиться в коллектив и раскрыть дремлющие таланты на благо своё и общества.

- Постарайтесь, пожалуйста. Я на вас рассчитываю.

- Гельмут! - Хорёк излучал детскую радость. - Посмотрите, какой шедевр я приготовил для Софи! Наша великолепная госпожа Лэй согласилась мне ассистировать и вуаля! Полюбуйтесь на эту красоту! Видели вы в своей жизни что-то подобное? Я думаю, Софи будет в восторге!

- Да, прекрасный торт, - равнодушно бросил Верхаен, оглядываясь в поисках именинницы.

Над пляжем сгущалась синева, твердела, сбиваясь на тёмно-фиолетовый. Она почти погасила розовые и оранжевые краски заката, растворила очертания темнеющих пальм и вертлявые фигуры подростков. Вот загорелся один костер, за ним - второй, и вскоре весь пляж расцвел огненными цветами. Шум прибоя смешивался с мягким треньканьем гитары. Донеслись обрывки песни, её перебил взрыв смеха и выкрики звонких, молодых голосов.

Профессор неожиданно почувствовал себя старым, побитым молью экспонатом.

Музейной редкостью, до которой давно никому нет дела, и которую тут же забывают, выныривая из душного зала на свежий воздух, в настоящую жизнь.

Он вдруг совершенно четко осознал - его поезд ушел. Он сел не на той платформе и уехал не туда. Вот она - настоящая, неподдельная радость. Такая, какую увидел он в глазах Софи. А какая радость есть у него? И была ли она? Он потратил свою юность на капризную, избалованную дочку банкира. Для чего? Зачем? Да он бы швырнул сейчас всё свое состояние к босым ногам этой маленькой художницы - за право разделить её радость, её молодость, её способность наслаждаться жизнью, не думая об обязательствах, недовольных спонсорах и завтрашнем дне.

А вместо этого ему придется паковать чемодан и возвращаться к надоевшей жене, с её сплетнями, жалобами на мигрень, выходами в свет к таким же мумифицированным победителям жизни и тоскливому исполнению супружеских обязанностей.

"Happy Birthday to You! Happy Birthday to You! Happy Birthday, Dear Sophie, Happy Birthday to You!" - репродуктор грянул так неожиданно, что Гельмут вздрогнул и тут же устыдился этого. Он воровато оглянулся посмотреть, не заметил ли кто его оплошности, но никому не было до него дела.

"Дорогие друзья! - неслось над пляжем усиленное микрофоном контральто Триоль. - Подходите к шатру! Вас ждет великолепное угощение в честь семнадцатилетия нашей дорогой Софи!"

На её призыв слетелись крикливые гости и, словно голодные чайки, окружили длинный стол, над которым шоколадной башней высился украшенный свечами торт.

- Софи! Где Софи? Ребята, пропустите именинницу!

Хорёк взобрался на возвышение позади стола и оттуда, словно дирижер, размахивал тонкими руками.

- Я здесь! Уже иду! - откликнулся радостный, звонкий голосок.

Гельмут увидел, как Софи уступают дорогу, она пробирается сквозь толпу к Фреттхену и тот помогает ей взобраться на импровизированный постамент - прямо над сияющим облачком свечей.

В тёмных бархатных глазах отражаются язычки пламени, нежные детские губы расплываются в улыбке - она поглощена своим праздником. А в вырезе блузки торчит роза - увядшая и бледная, как и подарившая ее рука.

Верхаен повернулся и быстро пошел прочь.

За спиной раздались хлопки и шипенье салюта, восторженный гул, крики и аплодисменты. Песок под ногами окрасился в синий, потом в зелёный цвет, а в следующую секунду небо полыхнуло ярко-красным заревом.

Стремясь поскорее слиться с темнотой, Гельмут ускорил шаг. Начал, торопясь, взбираться по крутой тропинке и упал коленями на острые камни. Попытался ухватиться за траву, но только ободрал до крови руки.

От шатра донесся раскат дружного смеха. Сердце бешено заколотилось - Верхаену показалось, что смеются над ним.

"Чёрт, будь оно всё проклято", - выдохнул он в темноту, и снова полез наверх. А после, прихрамывая, брёл к дому, испытывая дикое желание достать пивную кружку, вылить в неё всё содержимое пузатой бутылки Курвуазье и осушить залпом, словно банальное, дешёвое пиво.

Однако, добравшись, наконец, до дома, он поступил проще. Открыл коньяк и унес его с собой в ванную.

"Чёрт знает, что такое, - бормотал Гельмут, раздеваясь. Он порядочно нахлебался прямо из горлышка, пока шёл по коридору, и захмелел. - Придется выкинуть эти брюки. Да и черт с ними! И мокасины туда же! И рубаху!"

Профессор совал в ведро перепачканную травой и кровью одежду и утрамбовывал её желтоватой ступней. Любимую пару обуви аккуратно водрузил сверху. Осмотрев композицию, печально покачал головой и полез в ванну.

"Ну и пусть веселятся, - объяснял он бурлящему крану, - пусть! Мне никто не нужен. У меня всё есть! - он обвел зажатой в руке бутылкой отделанную мрамором комнату, со всеми её зеркалами и золочёными светильниками. - Я - Гельмут Верхаен!"

Из бутылки в жадно раскрытый рот с бульканьем полилась янтарная жидкость.

"Я - Гельмут Верхаен! Профессор прикладной психологии и победитель мира! Да, вот так - я вошел в круг победителей, а ты как думал?"

Кран ничего не ответил и продолжал равнодушно изрыгать потоки воды. Вместо него из мусорного ведра подал голос телефон.

"Пошли вы все к чертям собачьим", - неожиданно равнодушно сказал профессор прикладной психологии и снова присосался к бутылке.

Гельмут допил коньяк и почти заснул прямо в ванне, но его разбудили назойливые, переливчатые трели. На этот раз звонили в дверь.

Он устало махнул в сторону двери рукой, но трезвон не прекращался. Чертыхаясь, он выбрался из ванны, накинул тяжелый махровый халат и побрёл открывать. И - моментально протрезвел.

На пороге стояла Софи.

Прежде, чем Верхаен успел опомниться, она прошмыгнула внутрь, захлопнула за собой дверь и бросилась к нему на шею.

Прилив наступал, милосердно подбирая с гальки рыбёшку - еще живую, схоронившуюся в мелких лужицах. Подобрал и забытую кем-то из ребят майку. Скомкал беззащитную тряпочку, намочил солёной пеной... Боб вскочил, собираясь её спасти, но не успел. Хайли равнодушно махнул рукой. Мол, не парься.

Океан шипел и, точно насмехаясь, изредка выплёвывал на берег дощечки. У Джереми при взгляде на них сжималось сердце. Возможно, это были не те самые обломки - мало ли какой мусор носится по волнам - но его всякий раз охватывало горько-сентиментальное чувство. В то же время он понимал, что, как из ломаных фрагментов не склеить обратно лодку, так не сложить по кусочкам разбитое в щепки доверие.