- Тут я! Чего кричишь?

Джереми вышел из ванной с полотенцем через плечо.

- Ты что делаешь?

- Брился.

- Ааа... слушай, Дже, я что пришел. Час "икс" настал! Та-та-та-там! - он пошарил в кармане цветастых бермуд и торжествующе покачал у друга перед носом связкой ключей.

- Что это?

- Ключи от радиоцентра.

- От радиоцентра? - тупо переспросил Джереми. - Откуда они у тебя?

Хайли так и распирало от гордости. Он ухмылялся, как Чеширский кот, всем своим видом демонстрируя, что принес потрясающую новость.

- От работников, откуда же еще! У Рамона приятель, Федерико, ну, ты его не знаешь. Гватемалец. Он там за аппаратурой следит. Хвастался нам с Рамоном, что работает в информационном сердце Эколы. Так прямо и сказал. Мы вчера были у него в гостях, жарили мясо на гриле, ну, я и стащил потихоньку ключ.

-Украл, что ли?

- Одолжил на денёк, - уклончиво ответил Хайли. - Какая разница? Ты ведь хотел рассказать всем...

Джереми затаил дыхание.

-... про фальшивую память.

- Да.

- Сегодня в восемь - медитация на "длинном". А ты тем временем проникнешь в радиоузел и... прикинь, Хорёк толкнет речь, мол, поможем в беде нашим братьям, спасём несчастный мир, - он очень похоже передразнил Фреттхена, так что Джереми, как ни жутко ему было, не мог удержаться от улыбки, - ну, как обычно. Потом должна зазвучать тихая музыка. А вместо неё - выступишь ты. И вся Экола тебя услышит! Пока Хорёк с Верхаеном сообразят в чём дело, пока до тебя доберутся - ты уже всё скажешь. Круто, а?

- Круто... - медленно повторил Джереми. - Ещё как круто. Что ж, все равно повесят - хоть за овцу, хоть за ягненка. Одним преступлением больше, одним меньше - какая разница?

Хайли взглянул на него с недоумением и раздумчиво поскреб курчавый затылок. Кажется, он только сейчас заметил, что с его другом что-то не так.

- Да ладно тебе. Что нам сделают? Или боишься с техникой не разобраться? Так она не сложнее, чем у Триоль в студии. Я заходил вчера, видел.

- Да я не про технику... - буркнул Джереми, - не только про неё...

Он и сам не знал, что именно его смущает. Не наказание, нет. Вряд ли его вину можно сделать тяжелее. Так он, во всяком случае, считал. Необходимость говорить для нескольких десятков человек - спонтанно, без подготовки? Писать речь уже некогда. Вдруг он ошибётся, растеряется, скажет не то, что надо, или не так? Ведь сказанного назад не воротишь. Но, с другой стороны, разве это сильно отличается от обыкновенного ответа у доски, перед классом? Нет, это даже проще, ведь ты не видишь реакции тех, для кого говоришь. Тебе не нужно стыдиться их глаз, краснеть от их смешков. Тогда что же?

Он шагал следом за Хайли по утренней, ещё сонной Эколе. В этот час квартал семейных ещё спал - и сердце тоскливо сжалось: как там Вилина? Но в "детском городке" уже закипала жизнь. Школьники, позёвывая и посмеиваясь, выходили из корпусов. Хотя до медитации оставалось полно времени, у многих в руках были полотенца или яркие синтетические коврики. Песок на "длинном" пляже - сырой и холодный после ночи. Ещё не прогретый солнцем.

- Вот и всё, кончается сказка,

Начинается жизненный путь... - бодро неслось из репродуктора.

"Как же он прав! - думал Джереми. - Болван, сочиняющий глупые песенки... А может, вовсе и не глупые? Может, это - послания? Чья-то робкая попытка достучаться до нас, оглохших и ослепших? Может, кто-то уже давно делает то, что я собираюсь сделать сейчас - только исподволь, незаметно, не привлекая внимания Хорька и прочих... Это умно. Только медленно. Пока кто-нибудь заметит и поймёт - жизни не хватит".

- ...приведёт нас куда-нибудь,

Пусть и трудный он иногда

Сказки нас не ведут никуда...

"Вот это мы скоро узнаем", - пробормотал Джереми.

Радиоцентр прятался за амбулаторией, полузаросший густыми кустами ежевики, и представлял собой малоприметную кряжистую башенку с решётчатыми окнами. Прежде чем вставить ключ в замок, Хайли пугливо огляделся.

Пару секунд они стояли у металлической двери, прислушиваясь, пытаясь в какофонии привычных звуков угадать посторонний, враждебный, несущий опасность. Музыка, пение, далёкие голоса, крики птиц, громкий сухой треск кузнечиков окутывали их душной волной. Но не ломались ветки, не шаркали подошвы по брусчатке, не шлёпали босые ступни, не летели камешки из-под каблуков.

- Всё тихо, - прошептал Хайли. - Заходим.

Они шагнули внутрь - в мягкую, густую тишину. Внутри башенка оказалась звукоизолированной. На первом этаже было полутемно, стояли вдоль стен какие-то сейфы, а на втором располагалась собственно радиоточка. Джереми удивился, как просто всё устроено. Стол, компьютер, наушники, два микрофона и небольшой пульт. Маленькая светлая комнатка.

- Шаришь в аппаратуре? - спросил Хайли.

- Да, здесь ничего сложного.

- Тогда слушай. Сиди тихо - если кто войдёт, спрячься. Ровно в восемь часов начнется медитация.

- Да где тут спрятаться?

- Не знаю. Под стол... - Хайли поморщился и, силясь собраться с мыслями, двумя пальцами с досадой потёр переносицу. - Да вряд ли кто-то придет - музыкальные фрагменты, насколько я понял, переключаются автоматически, программой. Погоди, дай договорить. Минут пять будет трепаться Хорёк, а потом - слово тебе. Вот здесь, вроде, включается микрофон?

- Да. Похоже, что здесь.

- Ну, парень, мы с Бобом держим за тебя кулаки!

Джереми слабо улыбнулся и махнул рукой: "Иди! И тебе удачи!"

На пульте висели наушники, но он не стал их надевать, вместо этого снял с запястья и положил перед собой наручные часы. Джереми сидел, положив локти на стол. Из узкого окна башенки лился пыльный желтоватый свет. Проигрывалась музыкальная запись. Стрелка медленно взбиралась по циферблату, неотвратимо приближаясь к восьми.

Он думал о своих одноклассниках и ребятах помладше, обо всех подростках и парах из "городка семейных". Сейчас он отнимет у них вязаных кукол и красные камешки, а что даст взамен? Пустоту? Беспамятство? Безрадостную правду о грандиозном обмане?

Что она им принесет, правда? На что толкнёт, от чего избавит?

Наконец-то, в тишине и одиночестве, его страх сделался отчётлив и принял конкретную форму - ответственности. Да, он отвечает за то, что скажет всем этим людям, если не перед Хорьком, Верхаеном, Корком или кем бы то ни было ещё, то перед собственной совестью. А это гораздо серьёзнее.

Ровно в восемь часов пять минут Джереми включил микрофон.

Марк Фреттхен не выдержал и заплакал. Впервые в жизни. Он стыдился своей слабости и одновременно жалел себя, а слёзы текли всё сильнее и сильнее. Рыдания поднимались из груди неприятными, булькающими звуками, и подавить их никак не удавалось.

Когда всё пошло наперекосяк, он так и не понял. Может быть, с приездом Верхаена?

Всё было так чудесно - и медитации под шелест волн, и праздники с кострами, танцами и песнями, и дружба с воспитанниками. Его уважали, к нему прислушивались, его ценили. Он поверил в то, что это и есть счастье и рай на земле - вечнозеленый оазис, окруженный с трех сторон лазурными водами океана. Кусочек гармонии и порядка в жестоком, беспорядочном мире.

Фреттхен сразу почувствовал скрытую угрозу, исходящую от Гельмута Верхаена. Энергетика этого жёсткого человека никак не хотела вплетаться в позитивные, высокие частоты Эколы. Свинцовые глаза под нависшими веками излучали тяжёлое превосходство, оно давило, прибивало к земле. Скрипучий голос убивал всякую радостную эмоцию. Холодная сдержанность сбивала с толку и повергала в растерянность.

А после того, как он увидел пожилого профессора в ногах у обнаженной Софи... Гельмут Верхаен стал Марку не просто неприятен, но отвратителен. Как отвратителен огромный, заросший седой шерстью паук, сосущий в своем плесневелом углу кровь из трепетной бабочки.