— Не помню, Володя.

— А как в ящик залезла, помнишь?

— Это помню, а что было потом — хоть убей.

— Успею еще, — сказал Шульга и отправился спать.

Через несколько дней второй заместитель председателя горисполкома, вернувшись домой, обнаружил у себя в прихожей огромную кепку — такие кепки тогда называли аэродромами. От неожиданности Шульга даже забыл закрыть входную дверь.

Шульга осторожно взял в руки «аэродром». Под фуражкой оказался кролик, он посмотрел на человека одним глазом и выскочил в незакрытую дверь.

— Клава, это еще что такое? — крикнул из прихожей Шульга, однако на его вопрос никто не ответил.

Встревоженный Владимир Станиславович вошел в комнату — с аэродром в руке — и увидел, что Клава в его импортном спортивном костюме и — почему-то в коньках — стоит на новом полированном столе, за который отдали триста рублей.

— Поцарапала весь стол, — Владимир Станиславович не нашел других слов в столь странной ситуации.

— Мне надо тренироваться, скоро чемпионат мира по фигурному катанию, — сказала Клавдия. — А вас, мужчина, кто пустил в ледовый дворец? Вы мой новый тренер? Как вас зовут?

— Володя, — растерялся Шульга.

— Не знаю такого. А я — Ирина Роднина. Для друзей — просто Ира.

Шульга задумался.

— Ты никакая не Ира, ты Клава, Клава, Клава, запомни это. Это говорю тебе я — председатель комитета по физкультуре и спорту СССР, — в голосе Владимира Сергеевича появилась начальственная сталь, он ударил кулаком по столу и продолжил на повышенных тонах. — Ты не достойна звания советского спортсмена. Я тебе объявляю выговор с занесением в личное дело.

— Почему? — теперь растерялась Кочерга. — Я же чемпионка мира. Я приношу стране миллионы долларов.

— Ты испортила единственный каток с искусственным льдом в Советском Союзе. На нем могли тренироваться начинающие спортсмены, — вздохнул Шульга и протер поцарапанную поверхность стола кепкой-аэродромом. — А теперь ледовый дворец придется закрыть.

Клава слезла со стола и заплакала.

В общем, Кочергу положили на месяц в госпиталь — на профилактику, но и потом женщина время от времени то впадала в уныние и плакала, то называла мужа Рубеном, а когда по радио звучала какая-нибудь цыганская мелодия, пыталась имитировать движения фигуристок — облокотившись на стул и бесстыдно прогнувшись.

— Клава, у тебя нет совести, — вздыхал в такие моменты Владимир Станиславович.

Эту историю Шульга не стал предавать огласке, тем более, что Рубена и так посадили в тюрьму — обнаружилась недостача кроликов и голубей.

Шульга даже хотел развестись с женой, но в горисполкоме сказали, что лучше погодить с этим делом, так как намечается поездка в Болгарию, а холостых и разведенных туда не возьмут…

Дождавшись утра, Владимир Станиславович Шульга позвонил своему единственному другу — бывшему персональному водителю. Водителя звали Иваном. Это был огромный мужчина, который покупал себе одежду в магазине «Богатырь». Так что, когда он садился в автомобиль, его седая голова упиралась в потолок.

Уйдя на пенсию Иван занялся частным извозом — купил желтый мерседес 1977 года выпуска.

— Вечная машина. Такая была у Высоцкого, а мне очень нравятся его песни, — объяснял Иван свой выбор пассажирам, если последние спрашивали:

— Ну что, отец, как думаешь, до вокзала доедем?

Время от времени Иван заходил в гости к Шульге — вспомнить молодость. Владимир Станиславович и его бывший персональный водитель вспоминали свою молодость уже неоднократно, поэтому их посиделки для непосвященного человека выглядели странно — мужчины понимали друг друга с полуслова.

— А помнишь, Станиславович, — Иван поднимал вверх указательный палец.

— Ну, Вань, разве такое забудешь, — смеялся Шульга.

— А вот еще был случай…

— Помню, Вань. Это была фантастика.

— А в Воронеже как погуляли.

— Давай, я тебя обниму, Вань. Если б не ты… Эх, начать бы жизнь сначала.

В общем, Шульга позвонил Ивану и через час желтый мерседес уже мчался на север.

— Я думаю, она в Москву собралась, в цирк, — пожаловался другу Владимир Станиславович.

— Ничего, догоним. Зачем еще цирк? Мы все хорошо помним, чем заканчивается цирк, — Иван был одним из немногих, кто знал историю о Кочерге и фокуснике Рубене.

— Вот ты представь, Иван, что за женщина… Помнишь, как в коньках по столу каталась. Вообразят себе, бог знает что. Мечтами живут.

— Понимаю. Они все похожи. Моя говорит, хочу новую стиральную машину. Как в сказке о рыбаке и рыбке. Там тоже, если разобраться, со стиральной машины все начиналось. С корыта то есть.

Горбатовскую Волгу Шульга с Иваном нагнали часа через два. Упирающуюся и царапающуюся Кочергу пересадили в машину Ивана. Точнее будет сказать, пересадил Иван. Приподняв, в общем-то, нехуденькую Кочергу над землей и аккуратно поместив ее на заднее сидение своего автомобиля.

— А как же я? — Горбатова с удивлением наблюдала за неожиданным поворотом событий. — Так мне ехать в эту Незлобню? Ничего не понимаю.

— Понимать тут нечего, гражданка, Клавдия Ивановна женщина замужняя. А вы езжайте, куда хотите, — Владимир Станиславович недоброжелательно посмотрел на журналистку, поскольку решил, что в этой истории с тиграми часть вины лежит на средствах массовой информации в целом и Горбатовой в частности. — Езжайте, а нашу семью оставьте в покое.

«Ну, а что адрес у меня есть, кого искать — знаю. Глупо останавливаться на полпути, — задумалась Галина. — А без Кочерги будет даже спокойнее».

Синяя «Волга» отправилась в Незлобню.

Уже начинало смеркаться, когда Горбатова увидела указатель с надписью «До Незлобни 1,5 км». Журналистка свернула в лес, проехала метров сто и остановила автомобиль.

— Как здесь легко дышится! — Горбатова вышла из своей синей «Волги», достала видеокамеру, положила ее на капот автомобиля, отошла на несколько метров и заговорила. — Наш корреспондент находится в глухом подмосковном лесу. Где-то тут знаменитая «Рублевка», но где-то далеко, где именно, я не знаю. До свидания, дорогие телезрители!

Журналистка выключила камеру и села за руль. У нее было прекрасное настроение. Она чувствовала, что ее репортаж может стать сенсацией.

Галина попробовала завести «Волгу», но та не заводилась.

— Вот черт, — подумала вслух Горбатова и ударила кулаками по рулю. Руль отвалился.

Попытки вызвать спасателей по мобильному телефону к успеху не привели — Горбатова не смогла назвать адрес, по которому она в данный момент находилась.

— Где-то в районе Незлобни, точнее сказать не могу.

— Вы что-нибудь видите? — спрашивали Горбатову на том конце провода.

— Вижу, как солнце садится за деревья. Чувствую, как холодает. А я легко одета и вокруг абсолютно никого нет.

— Значит, вы стоите лицом к западу, раз видите, как солнце садится за деревьями, — обрадовал журналистку дежурный. — Идите на восток. Там вы найдете…

Что она должна была найти на востоке, Горбатова не расслышала, так как в телефоне села батарейка. Потом у журналистки сломался каблук, она сняла туфлю и тут же наступила на острый сучок.

Стоя на единственной здоровой ноге, Горбатова погладила ладонью пораненную ступню и почувствовала, что рука стала влажной.

— Кровь, — тихо сказала Горбатова, рассмотрев ладонь, а потом закричала:

— Люди, помогите!

Понятно, что ее крик никто из людей не услышал, лишь испуганно заухала сова, напугав своим уханьем Горбатову еще больше.

— Люди! Товарищи! Господа! Телезрители! На помощь!

Сердце журналистки готово было оторваться от кровеносных сосудов и скатиться вниз — к пяткам.

Однако отступать было поздно, и Горбатова отправилась — подпрыгивая на одной ноге, от дерева к дереву — на восток.

На востоке уже появились звезды. А на западе сквозь деревья еще можно было увидеть солнечный полукруг.