— Непременно, непременно. Очень рад, что познакомился с вами, мистер Каридиус. Вы первый кандидат в члены Конгресса, с которым мне довелось повстречаться.

Когда мисс Стотт и Каридиус снова очутились на улице, к ним подошел невысокий плотный человек, с черными глазами и изогнутым носом; в знак приветствия он приложил два коротких толстых пальца к своему котелку.

— Достопочтенному Генри Каридиусу! Как дела?

— Помаленьку, Мирберг, — сдержанно ответил Каридиус.

— Кой чорт, помаленьку! — воскликнул Мирберг. — А машина, которая разъезжает по улицам, выкрикивая ваше имя… и чья машина… самого босса!

Каридиус не счел нужным вдаваться в объяснения.

— Машина, действительно, разъезжает.

Мирберг с изумлением уставился на кандидата и его помощницу.

— Вот это человек! Видали вы такого, мисс Стотт? Стоит себе, как ни в чем не бывало, когда ему такое счастье, можно сказать, прямо с неба свалилось — в любимчики к Крауземану попал… Да я глазам своим не верил… то есть ушам. А главное — заявляет, что дела идут «помаленьку»!

Мисс Стотт рассмеялась в лицо коротенькому курчавому человеку.

— Это вы о машине с мегафоном?

— Да, о голосе, исходящем из скинии (хотя и под действием сжатого воздуха)… Как он распинался за Каридиуса! Неужели Крауземан отказался от многолетнего сожительства с великим Бланком?

Каридиус не взглянул на мисс Стотт, он надеялся, что она сама догадается замять разговор о машине, и с облегчением вздохнул, услыхав ее слова:

— О разрыве между мистером Крауземаном и мистером Бланком ничего не знаю.

Мирберг поднял руку.

— Женщина, умеющая молчать, ценится на вес золота. Политика — есть политика. Тут уж нужно не зевать и маху не давать. — Он дотронулся до своей шляпы. — Поздравляю, поздравляю, Каридиус! От глубины души поздравляю и надеюсь, что мне придется повторять эти поздравления на многих и многих выборах.

— Благодарю, — холодно ответил Каридиус. Мирберг нырнул в толпу.

Конни Стотт повернулась к своему патрону:

— Что с вами, Генри? Вы были прямо грубы с Мирбергом.

— Не люблю его, — поморщившись сказал Каридиус.

— А вы полагаете, что ваша судьба будет зависеть от ваших «люблю» или «не люблю»? — с иронией спросила Конни. — Да и что вы, собственно, имеете против него? У вас с ним были какие-нибудь дела?

— Не-ет.

Конни пристально вгляделась в лицо Каридиуса.

— Уж не оттого ли, что он еврей?

— О, не-ет. Я люблю евреев, некоторых евреев…

— А, понимаю. Вы принадлежите к числу тех американцев, которые мнят себя просвещенными и человеколюбивыми потому, что отдельным евреям, снискавшим их расположение, прощают то, что они евреи.

— Нет, нет, — запротестовал Каридиус, которому совсем не понравилось такое определение. — Видите ли, я… Мирберг оскорбил меня.

— Вы были его противником в судебном процессе?

— Никогда в жизни.

Конни внимательно поглядела на своего патрона, хотела было что-то сказать, потом передумала.

— Ну, пойдем к урнам.

— Нет, уж лучше я вам скажу.

— Не требуется.

— Как это не требуется! — воскликнул Каридиус, возмущенный этим чисто женским маневром. Конни вдруг напомнила ему Иллору. — Дело в том, что он отказался взять меня в компаньоны.

— В компаньоны?

— Да… как видите, теоретически у меня нет предубеждения против евреев.

— Чего ради вам вздумалось предлагать себя в компаньоны Мирбергу?

— Мне казалось, что моему дяде скоро надоест вносить арендную плату за мою контору, а между тем, как адвокат по гражданским делам, я ничуть не подвигался вперед. Вот я и решил попытать счастья в уголовном суде.

Мысли Конни внезапно приняли другое направление.

— А знаете что: ведь если Мирберг поверил, что Крауземан действительно вас поддерживает, то другие тем более поверят. Вот было бы забавно, если бы вам все-таки удалось пройти благодаря Крауземану!

— Это невозможно!

— Мирберг говорил искренне, а он всегда знает, что делается в городе.

— Но ему неизвестно, каким образом мы получили машину с мегафоном.

В эту минуту Каридиус увидел Мирберга, быстро шедшего им навстречу. Он уже издали махал рукой и, подойдя, кратко объяснил:

— Встретил дорогой Мелтовского, передал ему свое дело и вернулся к вам.

Генри ответил кивком головы, и Мирберг зашагал рядом с ними.

Немного погодя адвокат снова заговорил:

— Вот что, Каридиус, я хочу сделать вам одно предложение и мог бы мотивировать его соображениями идейного порядка, но я не собираюсь ставить вопрос в этой плоскости…

— Предложение? — переспросил кандидат в члены Конгресса, обернувшись к Мирбергу.

— Да…

— Что же вы мне предлагаете?

— Собственно, это предложение не личного характера…

— Мистер Мирберг хочет вступить в «Лигу независимых избирателей», — догадалась Конни Стотт.

— Разве? — спросил Каридиус.

Мирберг кивнул головой.

— И, повторяю, я не ссылаюсь на идейные побуждения, хотя мог бы это сделать не хуже любого члена вашей организации.

— Разумеется, — согласился Каридиус.

— Я откровенно сознаюсь, что рассчитываю на вашу победу. Я и раньше подумывал о том, чтобы войти в вашу организацию, когда она еще не имела никаких шансов на успех, но скажу напрямик, — я не охотник до крестовых походов.

— Как видно, вы боретесь за идею, только когда идея побеждает, — заметил Каридиус.

— Я же вам сказал, что мною руководят не идейные побуждения, — повторил адвокат с настойчивостью человека, защищающего свое имя от бесчестия.

— Во всяком случае, мы рады видеть вас в наших рядах, — любезно сказал Каридиус.

— Значит, по рукам. Во что это обойдется мне?

— Вступительный взнос… для члена-учредителя семьсот пятьдесят долларов, — сказал Каридиус. И, назвав эту цифру, вспомнил двух своих ближайших друзей, внесших по такой же сумме на его выборную кампанию, вспомнил даже выражение лиц обоих, когда они подписывали чеки. Тогда-то они сообща и порешили ввести звание члена-учредителя, дабы выделить их заслуги по сравнению с остальными членами, вносящими всего два с половиной доллара. Мирберг, если он присоединится, будет третьим и, несомненно, последним членом-учредителем «Лиги независимых избирателей».

Адвокат кивнул в знак согласия.

— Но прежде, чем вы отправите ваш чек на имя мисс Стотт, я должен поставить вас в известность, что Крауземан предоставил машину с мегафоном в распоряжение мисс Стотт только потому, что считает дело Бланка верным и в рекламе не нуждается.

Выражение лица Мирберга ничуть не изменилось. Он снова кивнул.

— Я, понятно, это знал.

Каридиус удивился:

— Знали… и все-таки хотите вступить в Лигу?

Адвокат развел руками:

— Говорю же вам, я это знал и раньше. Не понимаю вашего «все-таки».

— Ну что же, пожалуйста… Конни, дайте ему наш адрес.

На этом разговор оборвался, и они втроем двинулись к избирательному пункту Четвертого района. Вдруг они увидели оратора, стоявшего на деревянном ящике и говорившего перед толпой бедно одетых людей. Мирберг хотел продолжать путь, но мисс Стотт остановилась и стала слушать.

— Вы только задумайтесь над этой цифрой, товарищи, — кричал оратор, — два миллиона супоросых свиней не зарезаны, не проданы, не съедены, а просто-напросто выброшены в Миссури, так что река провоняла, и вся рыба в тех местах подохла. А кто это сделал? Полоумные? Сумасшедшие? Или иноземные завоеватели, нарочно вызывающие голод и мор, чтобы погубить Америку? Нет, это сделали правители Соединенных Штатов; это их мудрость изобрела такое лекарство против перепроизводства! На Востоке уничтожаются миллионы свиней! В Калифорнии — вагоны апельсинов выбрасываются на свалку! Цистерны молока выливаются в воду на Севере! Хлопок закапывается в землю на Юге! Наша страна производит такое количество товаров, что цены на них падают, и они уже не приносят прибыли! А ведь по священной заповеди капиталистических стран, все товары должны приносить прибыль. Для чего нужны товары? Чтобы насытиться? Чтобы одеться? Чтобы лечить больных и строить жилища для бездомных? Да нет же! Все, что производится, должно приносить прибыль, и если эти прибыли не растут с каждым годом, промышленник считает, что дело его идет на убыль. Тогда он приостанавливает производство и уничтожает большую часть своих товаров, чтобы повыгоднее продать оставшееся. Так выполняет он священную заповедь капитализма.