Когда вопрос о платье был разрешен, Иллора вспомнила, что звонил Мирберг и просил, чтобы Каридиус явился в контору, как только вернется из Вашингтона.

В конторе фирмы «Мирберг, Мелтовский и Греннен» за письменным столом сидела миссис Конни Мирберг и читала книгу при свете канцелярской лампы под зеленым колпаком.

Увидев входящего Каридиуса, она радостно крикнула:

— Хэлло, Генри!

— Хэлло, Конни. Поздравлять еще не поздно?

— Не поздно будет и до конца моей жизни.

— Так пусть это будет как можно позже… Что вы здесь делаете?

— Изображаю конторского мальчика… штудирую законы.

— Штудируете законы?

— Да, мы с Солом решили, что в моем возрасте небезопасно иметь ребенка, вот я и изучаю законы.

— Гм-м, да… — Каридиус кивал головой, тщетно пытаясь найти связь между материнством и юриспруденцией. — А чем кончилось дело Эстовиа?

Миссис Мирберг прижала палец к губам и слегка покачала головой.

— Ш-ш! — И прибавила равнодушным тоном! — Ничего интересного.

Каридиус подошел ближе.

— Что случилось?

— Анджело Эстовиа служит здесь, в конторе.

— Ах, да! Я слыхал об этом. Как прошло дело?

— Ни один свидетель обвинения против Канарелли не явился, дело и прекратили. Говорят, это часто делается: платят свидетелям, чтобы те не являлись.

Каридиус покачал головой; все женщины, подумал он, по природе реформаторы, но только до тех пор, пока не выйдут замуж, а тогда… куда девается их реформаторский пыл? В мире уже не оказывается ничего плохого и требующего изменения.

— Это обычное явление, так уже повелось, — успокоила его Конни, полагая, что он раздумывает о деле рэкетира.

— Я знаю, но я рассчитывал начать мою работу на пользу общества с радикальной реформы, — сказал Каридиус. — Сол хотел меня видеть?

— Да. Он, кажется, сейчас один. Идите прямо в кабинет.

Каридиус вошел в кабинет и застал адвоката за работой у письменного стола. Мирберг выпрямился и помахал рукой:

— Хэлло! Я как раз пишу вам. Эссери звонил, что вы с ним ходили в Военное министерство. Ну как, произвело впечатление?

— Сначала — никакого. Но когда Эссери сказал, что продает не продукт, а процесс, — обратили внимание.

Мирберг покачал головой:

— Далеко ему еще до финиша. Не понимаю, почему Эссери не продал свою идею, когда ему предлагали за нее хорошую цену. А что слышно с комиссией по военным делам?

— Мое назначение?

— Да, подвигается дело?

— Как сказать. Я говорил с Уинтоном. Он настроен далеко не оптимистически. Спросил меня, разбираюсь ли я в военных делах.

— Надо было сказать, что вы разбираетесь в ассигнованиях.

— Нет, право, он говорил серьезно.

— Ну, если он в самом деле считает ваше знакомство с военным делом необходимым условием для проведения вас в комиссию, значит, вы туда не попадете.

— Мне тоже так кажется.

— Гм… А между тем, если бы вы были в комиссии, вы могли бы оказать существенную поддержку Эссери.

— Мне все равно было бы неудобно голосовать за проект, который я сам продвигаю.

— Конечно, конечно, а все-таки… Дайте подумать…

— Он взъерошил всей пятерней свои курчавые волосы.

— Есть один человек, который, по-моему, должен быть заинтересован в том, чтобы провести вас в комиссию по военным делам. — Он снял трубку внутреннего телефона. — Анджело, вызовите Банкрофт 27 — 476 и попросите его сейчас же зайти ко мне в контору.

— Кто такой Анджело? — спросил Каридиус, не решаясь спросить, что означает Банкрофт 27 — 476.

— Анджело Эстовиа… Мне было очень жаль, что они проиграли это дело. Собственно, в городе зря так злы на Джо Канарелли. В данном случае я не хотел защищать его, но моя цель была показать, что в основе его организации лежит принцип профессиональной самозащиты. В конце концов, Каридиус, должны же мелкие предприниматели как-то объединиться против богатых, а если порядки у них подчас несколько круты, — господи боже ты мой, а каковы порядки в трестах и акционерных обществах?

— Но какой же Канарелли мелкий предприниматель? Он ведь очень состоятельный человек.

— Одно другому не мешает. Цель всякого объединения — нажива. Нельзя осуждать то или иное предприятие только потому, что оно имеет успех. Закон должен относиться более терпимо к правонарушениям богатых, чем к правонарушениям бедняков, потому что в такой терпимости — залог успеха.

— А он так и относится, — сказал Каридиус.

— Верно, и я нахожу, что это единственное проявление логического смысла в американском правосудии.

Мирберг с минуту сидел, погруженный в раздумье.

— Вы не знаете, — спросил он, — кто-нибудь против вашего назначения в военную комиссию?

— Об этом я ничего не слыхал.

— А… Литтенхэм, например?

— Н-нет… его дочь… помните, я говорил вам о девушке, которую Крауземан навязал мне в секретари?

— Помню.

— Так вот, сегодня, когда я летел сюда в самолете с мисс Литтенхэм, она предложила мне поговорить об этом с ее отцом.

— Это хорошо… это даже очень хорошо.

Зазвонил телефон. Мирберг снял телефонную трубку, послушал и сказал:

— Хорошо, попроси его сюда.

Немного погодя дверь отворилась, и вошел Джо Канарелли. Он провел рукой по гладко зачесанным волосам и оглянулся вокруг, ища зеркала, какового не оказалось.

— Садитесь, Джо. Вы, конечно, знаете мистера Каридиуса?

— Да, конечно.

— Так вот… Джо. Мистер Каридиус — член Конгресса, это вам известно…

— Да.

— И он хотел бы пройти в комиссию по военным делам, но имеются, повидимому, препятствия к его назначению.

Мистер Канарелли пристально посмотрел на Мирберга:

— Так, а я тут при чем?

— Во-первых, вы помогли ему пройти в Конгресс… он вашего округа.

— Знаю, что помог.

— А те, кто противодействуют назначению мистера Каридиуса, повидимому, тесно связаны с военной промышленностью.

— А почему Литтенхэм и его шайка против него?

— Просто так… он человек новый и не особенно к ним расположенный, а комиссия контролирует ассигнования на военные нужды.

— А-а… понимаю.

— Ну, а если бы вы нашли возможным использовать свое влияние, чтобы помочь мистеру Каридиусу попасть в комиссию, у вас был бы там друг.

Канарелли несколько раз качнул головой, помолчал немного и, наконец, заговорил:

— Пожалуй, я это устрою. Чего ради треклятая литтенхэмовская банда перебивает мне дорогу? Я не открываю банков, не лезу в конкуренты ему.

— Ну, Джо, это не совсем так…

— Как не так? Его дома занимают два квартала на той улице, где я взимаю по шесть долларов с дома за членство в Обществе взаимопомощи домохозяев! Почему он не признает моих условий? Его-то условия я признаю? Когда он получил полтора миллиона долларов премии от Уэстоверского банка, где я держу свои деньги, я же не возражал. Я сказал себе: «Чорт с ним, это его рэкет». А он… ему принадлежат двадцать — тридцать домишек на улице, где я делаю дела… и он скулит, что приходится платить мне каких-нибудь несчастных сто двадцать долларов в месяц… Мразь это, а не человек!

Мирберг досадливо махнул рукой.

— Джо никак не может взять в толк, — сказал он, обращаясь к Каридиусу, — что Меррит Литтенхэм имеет законное право на получение премии от своего банка, что раз он сумел убедить правление, премия вполне законна, и ни одному вкладчику, ни одному акционеру до этого нет дела.

Канарелли тоже обернулся к Каридиусу:

— А я говорю ему, что и я имею такое же право. Раз я взимаю определенную сумму с каждого дома, эти деньги мне причитаются, хотя бы дома принадлежали Мерриту Литтенхэму!

— Но ведь ваши поборы незаконны!

— Подумаешь! Ничего не стоило бы их узаконить! Достаточно провести закон о том, что надо вступать в организации взаимопомощи и платить установленные взносы.

— Не знаю, можно или нельзя провести такой закон, — перебил его Мирберг. — Но дело в том, что законы для литтенхэмовских банков существуют давно, поэтому бесполезно говорить об его премии. Не хотите платить, можете взять свои деньги из его банка… и положить в какой-нибудь другой.