<...> Не знаю даже, как рассказать тебе, что такое Стаффа.[365] О ней может дать представление только первоклассный рисунок. Поверхность острова можно сравнить с крышей, которую поддерживают величественные базальтовые столбы, стоящие так же часто, как зубья гребешка. Поразительна пещера Фингала, представляющая собой углубление в толще базальта. Вообрази, что титаны, восставшие против Юпитера, взяли всю эту массу черных колонн и перевязали их вместе как пучки спичек, а затем громадными топорами вырубили пещеру в толще этих колонн. Понятно, что крыша и пол, образованные обрубками этих колонн, должны быть неровными. Такова пещера Фингала. Остается только добавить, что проделало всю эту гигантскую работу море, которое и сейчас неустанно плещется вокруг острова. Итак, мы обошли пещеру вдоль по столбам, которые поднимаются ступеньками наподобие лестницы. Свод пещеры напоминает готическую арку. Длина некоторых столбов, составляющих внутреннюю, стену, около 50 футов. На острове можно было бы разместить целую армию людей, усадив каждого на отдельный столб. Длина самой пещеры — 120 футов. Стоя в самой глубине ее, через обширный проем входной арки видишь море. Цвет колонн — черный, отливающий пурпуром. Торжественностью и величием пещера далеко превосходит самый прекрасный кафедральный собор. В дальнем конце пещеры — небольшой проем, ведущий в соседнюю пещеру, — и в нем бьются волны, сшибаясь порой с грохотом, похожим на пушечный выстрел: его слышно даже на Ионе, в 12 милях отсюда. Когда мы подплывали к острову в лодке, море неприметно вздымалось, так что колонны, казалось, вырастают прямо из хрустальной глади. Но описать это невозможно...

Прости: я так разленился, что пишу всякую чепуху вроде этой. Но что поделаешь? <...>

Дорогой Рейнолдс,

Поверь, меня гораздо больше радовала мысль о твоем благополучии, чем огорчало твое молчание. Разумеется, меня печалит то, что я не могу быть счастливым вместе с тобой, но заклинаю тебя не думать сейчас ни о чем, кроме радостей: «Розы срывай»[370] etc. Впивай до дна сладость жизни. Сокрушаюсь над тобой, поскольку это не может длиться вечно — и сокрушаюсь над собой, так как пью сейчас горькую чашу. Покорись — иного выхода нет: только эта мысль меня утешает. Я ни разу не влюблялся, однако последние два дня меня преследовал некий женский образ[371] — как раз сейчас, когда лихорадочная отрада Поэзии выглядит куда менее преступной. Сегодня утром Поэзия одержала верх: я снова предался абстракциям, составляющим всю мою жизнь. Я чувствую, что избежал новой горести — загадочной и грозной: я благодарен за это. — К моему сердцу приливает палящий жар — не залог ли Бессмертия?

Бедный Том — эта женщина — и Поэзия вызванивают у меня в груди колоколами. Сейчас я сравнительно спокоен: знаю, все это огорчит тебя, но ты должен меня простить. Будь мне известно, что ты отправишься так скоро, я мог бы послать тебе копию «Горшка с базиликом» — я переписал его.

А вот вольный перевод сонета Ронсара[372] — думаю, он придется тебе по душе. Мне дали почитать сборник его стихов: там много по-настоящему прекрасного.

У меня не было при себе оригинала, когда я переводил: содержание концовки я никак не мог вспомнить.

Мне следовало бы навестить Раиса еще раньше, но предписанием Сори я заперт в четырех стенах — и боюсь выходить из-за ночной сырости. — Ты знаешь, что все это сущие пустяки. Скоро я совсем поправлюсь. — О твоем предложении буду помнить, как если бы оно взяло и осуществилось — но, наверное, ничего не получится. Том все еще лежит в постели: нельзя сказать, что ему лучше. Вестей от Джорджа пока нет.