Фигура Марии, Божьей Матери, во всем христианском символизме является во многих отношениях самой противоречивой. Католическая церковь официально ее чтит, и многие из ее причастников ей поклоняются. Большинство протестантских церквей признают за ней положение земной матери Христа, которая зачала Иисуса в день Благовещения и родила его в день Рождества. Между тем, для большинства протестантов и католиков степень внимания к Деве Марии, матери Христа, и степень придаваемой ей значимости являются решающим критерием того, что значит быть католиком или протестантом. Если рассматривать на символическом уровне отношение «отец—сын», то общее суждение о протестантах и католиках высказать нетрудно. Роль Девы Марии иная. Как мать Христа, она официально принимается большинством верующих-протестантов. Она получает от них признание в день Рождества, однако это преимущественно секулярное по характеру признание, поскольку она утратила свое высокое официальное положение, а ее обряды не включаются более в большинство протестантских церковных календарей. В то же время в католической церкви она не просто сохранила свою значимость, но, более того, значимость ее места возросла. Ее обряды получили развитие, и Церковь благодаря новым догмам укрепила сакральное качество ее символа и ее положение в католическом пантеоне; самыми недавними из этих догм были ее непорочное зачатие вне скверны первородного греха и ее вознесение на Небеса без необходимости «смерти». Эти две догмы соотносимы друг с другом, поскольку их сочетание превращает ее в символ, подобный символу Христа, ибо она — концептуально говоря — безначальна (рождена без присущих человеку последствий первородного греха) и бесконечна (бессмертна). Ее символ тоже разрешает противоречия между вечностью и изменчивым временем, между бессмертием и смертностью. Теперь она ближе к «бытию» своего Сына. Зачатие же ее отцом-человеком привязывает ее к земной роли, ограниченной пределами пространства и удерживаемой в границах временных изменений.

Символ Марии — это символ женщины, которой не чужды все обычные эмоции женщины, которая тянется к своему мужу и страдает от унижений, выпавших на долю ее сына, его мук и его смерти. Однако непорочное зачатие устраняет из этого символа связанные с сексуальностью чувства вины и стыда. Поскольку грех секса изъят из ее сотворения, в акте сотворения Христа Бог не входит в соприкосновение с нечистой вещью. Мария становится чистым объектом. Непорочное зачатие преображает ее почти так же, как ритуал мессы преображает купель, в которой возрождается и повторно рождается Христос. Говоря языком ритуала, силы нечистоты и силы профанного выталкиваются из собственного поколения в предыдущее. Ритуальная сила веры в непорочное зачатие эффективно отгораживает их от мира непорочной чистоты.

Мария была рождена без греха, дабы стать идеальным сосудом для семени Божьего (его сущности, выступающей в качестве Святого Духа) и той женщиной, которая понесет в себе зародыш Иисуса и подарит жизнь сверхъестественному существу, являющемуся членом Троицы и Сыном своего божественного Отца. Эта безукоризненная коллективная репрезентация укрепляет силы ритуальной чистоты и сверхъестественного. Кроме того, Бог выносится из сферы нечистого и естественного и ритуально ограждается от нечистоты и осквернения. Благовещение очистило сексуальный акт, породивший Сына Божьего, и вывело из него мужскую — но не женскую — сексуальность.

Когда в сексуальном акте отца и матери Марии происходило таинство непорочного зачатия, никакой Бог-мужчина в него не вмешивался и не внедрял в Анну свои оплодотворяющие энергии. Ее супругу было позволено быть отцом своего ребенка, однако ритуально нечистые силы, присутствующие, согласно иудаизму и христианству, в предопределенной последовательности сексуально связанных поколений и символически базирующиеся на прототипических Еве и Адаме, посредством вмешательства Божественных сил были устранены. Святой Дух не входил в ее чрево, как он вошел в чрево Марии; скорее, из репродуктивного акта просто были изъяты факторы осквернения.

Великая сила таких ритуальных символов осквернения и очищения состоит в том, что они мобилизуют чувства, ценности и представления, которыми мы обладаем в отношении сексуальности, полового сношения и института брака и семейной жизни, и связывают их с нашими надеждами и страхами касательно нашего сегодняшнего состояния и наших будущих перспектив. Чувства вины и моральной неадекватности каждого преображаются и преобразуются в чистые символы, связанные с Божественными истоками. Таким образом, каждый чувствует себя очищенным и успокоенным, его тревоги ослабевают, а надежда на конечное удовлетворение и будущее вознаграждение максимизируется. Сегодня он спасен, и благодаря счастливым последствиям действенности сакральных символов ему гарантируется победа над его величайшим страхом — страхом перед смертью и собственным исчезновением.

Проблемы, связанные с невозможностью устранения огромной пропасти между сакральным и профанным, находят свое разрешение, и вместе с тем причастник сохраняет силу чувств, неудержимо проистекающих из видового поведения, черпая в то же время жизнеутверждающее мужество из возрастающей — благодаря вмешательству всемогущих сил Божественного и сверхъестественного — надежды на бессмертие.

В древних языческих религиях Средиземноморья мать Осириса, Исида, была также и его горячо любимой женой. Такое же инцестуозное взаимоотношение существует во многих великих религиях, где члены сакральной семьи, которые в мирских условиях соблюдали бы запреты инцеста, воспринимаются как идеальные сексуальные партнеры. Христианство модифицировало эту ситуацию. Хотя Христос — Сын Марии и Бога, он не воспринимается как супруг Марии. Идея Христа как второго лица в Троице и Сына Бога-Отца, чей Святой Дух оплодотворил Марию, разделяет Бога на три отдельные роли и тем самым спасает христианство от поклонения инцестуозному божеству. Бог — это не Сын, находящийся в сексуальных отношениях с Матерью, и не Отец, находящийся в непосредственных интимных отношениях с Марией, Матерью. Ее сексуальным партнером и мужским началом, ответственным за сакральное зачатие Христа, становится его другое духовное «я», а именно Святой Дух, являющийся символом его репродуктивной силы и его опосредованной связи с человеком.

Несмотря на это разделение Божества, прослеживается очень тесная параллель между понятием Девы Марии как матери Христа и понятием Церкви как невесты Христовой. Многочисленные одинаковые фрагменты Библии, посвященные той и другой, указывают на этот кровосмесительный конфликт. «Христос именуется женихом Церкви, — пишет в книге «Лик Небесной Матери» Миндшенти. — Именно поэтому она наша мать. Сердце ее полнится Святым духом. Она вынашивает нас в чреве своем. Радостно рождает она нас с братьями нашими в новую жизнь. Мы — дети величественной матери. Рождаясь заново в крещении, мы можем принять путь к новой жизни»[229].

Для христиан вообще и для католиков в особенности Дева-Мать является символом высшей и недостижимой, но в то же время всегда доступной женщины. Как Дева она является запретным, но в высшей степени желанным образом сексуальной чистоты, однако как символ Матери всегда находится по ту сторону всякой мысли о сексуальном контакте. Между тем, в самом центре инцестуозных чувств и представлений она являет собою женщину, которая обязательно обладает если уж не сексуальным, то во всяком случае репродуктивным опытом.