Техническая, моральная и сверхъестественная системы являются взаимосвязанными и взаимозависимыми подсистемами общества, которые, кроме того, приспосабливаются к природной среде и видовой среде как внешним для них средам. Причем Уорнер выделял такие подсистемы и внешние среды не только в сообществе в целом, но также и в отдельных его сегментах и группах (таких, например, как экономическое предприятие). Анализ теоретической модели Уорнера показывает ее близость к парадигме функциональных потребностей системы и подсистем системы действия Т. Парсонса. (Уорнер, заметим, пришел к ней раньше.) Однако имеется между ними и серьезное различие: если у Парсонса в данном случае речь идет об аналитических абстракциях, то для Уорнера все эти системы и среды предельно реальны, вещественны и наблюдаемы. И когда Уорнер, например, говорит о знаках или контекстах действия в заключительной главе книги «Живые и мертвые», следует иметь в виду, что он говорит о материальной и наблюдаемой реальности. Символические системы — постольку, поскольку любой символ включает в себя, помимо значения, знак как его внешнюю и материальную метку — не обладают невесомо духовным качеством, как нам привычно думать, а вполне осязаемы, поскольку охватывают все элементы воспринимаемого мира, которые в качестве таких «меток» служат.

На контрасте подходов Уорнера и Парсонса видны недостатки и преимущества концептуально-аналитической и натуралистической трактовок социальной системы. Укажем некоторые из них. Парсонс, не будучи скован эмпирическим материалом, обладал несомненно большей свободой идеальнотипического конструирования, и в его работах системный подход разработан и прорисован, естественно, гораздо более четко и последовательно. Однако попытка реально использовать такую чисто аналитическую «кабинетную» модель, разработанную в отрыве от эмпирических фактов, в качестве общей теоретической парадигмы, достигшая пика в послевоенные годы, оказалась, по общему признанию, неудачной, и именно потому, что скорее мешала содержательным исследованиям, нежели помогала. С другой стороны, Уорнеру приходилось постоянно соотносить эту модель с фактами эмпирического наблюдения, очевидным следствием чего была ее противоречивость, некоторая ее непрописанность, недостаточная последовательность в употреблении ключевых терминов. Такая работа требовала гибкости и изобретательности, и у Уорнера она вывела социологию на грань искусства, не поддающегося стандартизированному механическому воспроизведению. Неудивительно, что Парсонс вошел в пантеон классиков, а Уорнер — нет. Между тем, в исследованиях Уорнера легче проследить, как именно такой системный подход реально работает (или не работает).

Вернемся к теоретической модели Уорнера. Любое сообщество как система внутренне структурировано как сеть социальных отношений, причем в нем могут наличествовать несколько накладывающихся друг на друга и одновременно существующих и действующих структурирований: индивиды структурно размещены в целостной сети отношений экономически, профессионально, в зависимости от возраста, пола, степени власти и влияния на других и т. д. Репертуар таких структурирований достаточно узок, однако разные структуры в системе сообщества обладают разной значимостью для реального человеческого поведения, а одна и та же структура может иметь разную значимость в разных сообществах. Этот факт фиксируется в понятии «фундаментальной структуры».

Такой формально-структурный подход, с точки зрения Уорнера, позволяет проводить сравнение между разными сообществами вне зависимости от существующих между ними различий (культурных различий, различий в размерах, и т. п.), а также сравнивать разные группы независимо от их специфического функционального наполнения (например, сравнить современное крупное промышленное предприятие с африканским тайным обществом). На базе сравнения предполагалось получить, в конечном счете, те самые обобщения (или законы), которые являются основной целью социальной антропологии как сравнительной социологии.

Уже в Австралии у Уорнера окончательно созрел план применения такого подхода в исследовании современного западного сообщества. Позднее он писал: «Когда я приехал в Австралию, я рассказал моим друзьям, профессору Роберту X. Лоуи и профессору Альфреду Радклифф-Брауну, что основная цель моих исследований примитивного человека — в том, чтобы лучше познать человека современного, и что в один прекрасный день я намерен изучить (как именно это сделать, я тогда еще не знал) социальную жизнь современного человека с надеждой поместить в конечном счете эти исследования в более широкую рамку сравнения, которая бы включила и другие общества мира»[323].

Небольшая параллель: Радклифф-Браун в молодости увлекался идеями анархизма и во время учебы в Кембридже встречался с князем П. Кропоткиным. Мечтая о переустройстве общества, он однажды поделился с Кропоткиным своими намерениями. Кропоткин же в ответ на это сказал, что прежде, чем заниматься социальным переустройством, необходимо как следует изучить законы общества, и начинать лучше всего с исследования более простых народов. Радклифф-Браун посвятил изучению примитивных народов всю свою жизнь, так и не возвратившись к своей первоначальной мечте. Уорнер свою мечту осуществил.

По возвращении из Австралии в 1929 г. Уорнер начинает преподавать в Гарварде, где знакомится с физиологом Элтоном Мэйо, другом Малиновского и Радклифф-Брауна, который в то время работал в Гарвардской школе бизнеса и занимался подготовкой знаменитого Хоторнского эксперимента. Сотрудничество с Мэйо открывает новую страницу в творческой биографии Уорнера. Мэйо включает его в Комиссию по промышленной физиологии (незадолго до этого созданную им совместно с физиологом Л. Дж. Хендерсоном) и помогает с назначением на должность доцента на факультет антропологии и в Школу бизнеса. Уорнер сразу же активно подключается к Хоторнскому эксперименту.

Задумывая этот эксперимент, Мэйо выдвинул гипотезу, что «усталость» сотрудников на предприятии обусловлена не столько физиологическими, сколько социальными и психологическими факторами и прежде всего связана с их межличностными отношениями. Участие Уорнера заключалось в разработке инструментария для измерения межличностных отношений. К решению этой задачи он подошел как социальный антрополог, воспользовавшись теми методами, которые были отработаны им в ходе изучения похоронных обрядов, брачных церемоний и охотничьих мероприятий у аборигенов мурнгин. Чикагское отделение «Вестерн Электрик Компани», где проводился этот эксперимент, стало для Уорнера своего рода «опытной лабораторией», позволившей ему впервые опробовать в условиях индустриальной западной культуры его «генерализированный метод научного наблюдения», а также разработать и отточить исследовательские процедуры. В частности, в анализе взаимодействия впервые была использована методика «время-и-движение»: суть ее состояла в детальнейшем наблюдении, классификации и регистрации периодичности, частоты, интенсивности и длительности различных последовательностей взаимодействия. Этот опыт положил начало такому важному направлению в прикладной антропологии и коммуникативистике, как «интеракционный анализ»[324].

Важнейший вывод, сделанный Уорнером из этого исследования и органично вписавшийся в его теоретическую модель, состоял в том, что люди являются в значительной степени продуктами социальных сред, что социальная личность индивида представляет собой функцию участия в тех или иных конкретных сегментах социальной структуры и — в чем заключался главный практический вывод Хоторнского эксперимента — что физическое и психическое состояние человека можно изменять посредством управленческого манипулирования теми отношениями, в которых он участвует. Количественный показатель ЕР («оценка участия»), изобретенный для измерения участия, сыграл впоследствии важную роль в исследованиях классовой структуры.