Многие из их решений, обозначенных в протоколе, не соответствуют реальному положению дел, и ремонтные работы, возложенные на нас, являются чрезмерными. Поскольку у нас нет священника, мало прихожан посещают церковь и к нам никто не приходит из других районов, наши денежные сборы малы.
Советы хотят отбить у нас охоту добиваться священника, желая заставить произвести немедленный и сложный ремонт. Мы просим, чтобы они подождали до того времени, когда у нас будут возобновлены богослужения. Нам было отказано в выдаче копии списка требуемых ремонтных работ, и не была названа дата их проведения.
После того, как наша просьба о священнике была отослана в облисполком, ее отвергли на основании якобы нашего отказа произвести ремонт и опасности для людей находиться в церкви.
Нас обвинили в пренебрежении должным содержанием здания. Они требуют, чтобы мы снова ввели в действие систему отопления, которая не функционировала последние 20 лет. Мы пригласили инженера осмотреть здание, и он нашел в представленном комиссией плане ремонта множество недостатков.
В результате у нас нет богослужений. Старые и больные остаются без духовной заботы. Мы терпеливо прождали целый год, несмотря на Статью 124 Конституции, провозглашающую свободу вероисповедания.
Эта церковь, построенная 40 лет назад, находится в хорошем состоянии. Есть всего две трещины в стене, которые не расширяются. Советы сами признали, что это не представляет угрозы. На стенах находятся масляные фрески, но власти приказали побелить их. Отопительная система долгое время не работала из-за отсутствия дров и денег. На зиму нам требуется 600 кубометров дров. Но сырость вовсе не вредит интерьеру, как это было записано в протоколе. В общем, ничто не мешает проведению богослужений.
Я благодарю Вас за сочувствие…
Зам. председателя церковного совета, подпись».
Все описанное в письме не требует комментариев. Документ ясно показывает чинимые властями препятствия для обеспечения религиозной свободы, «гарантированной» законом.
В городе X, находящемся от Москвы в шести часах езды на поезде, местные власти применили один из их «классических» методов закрытия церкви. В церковь тайком были свезены кипы бумаг старого государственного архива, после этого здание было объявлено «находящимся в ведении государства». И хотя налоги были полностью уплачены, церковный совет вынудили передать ключи. Члены совета срочно обратились в Москву в Центральный исполком. Я говорил с делегатом, приехавшим в столицу по этому делу, но и здесь, как и в других случаях, лично наблюдаемых мной закон, «поддерживающий» свободу совести, не действовал. Эта церковь была не только закрыта, ее содержимое было полностью вывезено и рассеяно. Она стала государственной собственностью в соответствии с Декретом 1918 года. Драгоценная церковная утварь оказалась в антикварных магазинах некоторых европейских столиц; священные сосуды, алтарные покрывала и богато расшитые одеяния продавались за валюту в другие страны через международных брокеров.
Пока еще был жив президент М. И. Калинин[133], на углу Моховой и улицы Коминтерна существовало некое подобие бюро жалоб в здании, которое с восточной стороны выходило на один из входов в Кремль. Время от времени Калинин лично выслушивал обращения и жалобы крестьян; по всей стране было известно, что Калинин серьезно относится к их проблемам. Сам вышедший из крестьян, Калинин понимал этих людей и умел с ними разговаривать. Многие из них чувствовали удовлетворение, лишь только поговорив с ним. Жалобы собирал штат из шести секретарей. Во время Второй мировой войны Калинин неожиданно открыл для себя, что религия все еще остается важным фактором в Советском Союзе, о чем он открыто заявил. Это было поразительным признанием, учитывая все те репрессии, которые проводились против верующих всех вероисповеданий в предшествующие двадцать шесть лет.
Но к этому времени Советы были вынуждены полностью изменить отношение к религии. На оккупированных территориях немцы восстановили церкви менее чем за год; как это ни покажется странным, по личному распоряжению Гитлера православные церкви, многие годы стоявшие закрытыми, были вновь открыты для русского населения[134], желавшего вернуться к своим прекрасным богослужениям. Заявление Калинина было напечатано в «Блокноте агитатора», выходящем два раза в месяц и стоившем 20 копеек. А так как у русских людей не было большого выбора книг для чтения, эти брошюрки быстро раскупались. Статьи, появлявшиеся в «Блокноте», формировали темы дискуссий для политических бесед, которые, по крайней мере, два раза в месяц проводились во всех пятнадцати республиках. Идеологический контроль в СССР был хорошо организован.
В одном из выпусков этого издания Калинин комментировал тот факт, что солдаты Красной армии носят кресты и молятся. Скрывая истинное отношение Советов к религии ввиду ужасающих условий, вызванных войной, и из-за того, что большое число верующих открыто заявили о своей вере в Бога, Калинин писал: «Следует помнить, что мы никого не преследуем из-за его веры. Мы считаем религию ошибкой и боремся с ней с помощью просвещения. Но поскольку и сегодня религия оказывает влияние на значительную часть населения и поскольку некоторые люди глубоко верят в Бога, мы не собираемся преодолевать эту веру насмешками». Эта цитата из статьи Калинина является сильным аргументом против тех, кто торопится списать религию как незначительный фактор в современной России.
Главная церковь Саратова была закрыта, несмотря на уплату всех налогов, но после многих обращений и жалоб верующих местные власти позволили открыть церковь на Рождество 1937 года. Весть об этом быстро докатилась до окрестных деревень на Волге. Перед войной почти все население этой части Поволжья было немцами по происхождению, здесь все говорили по-немецки, хотя русский оставался официальным языком. В прежние годы эти добрые люди имели свои церкви, монастыри, школы, дома для престарелых и другие социальные учреждения; у них также была знаменитая семинария, выпускавшая образованных служителей Церкви. В то Рождество, последнее, справлявшееся в этой церкви, многие верующие прошли долгий путь, чтобы посетить ее; каждый принес с собой полено для отопления церкви. Последний раз эти отважные люди спели гимн «Тихая ночь». Вскоре после этого церковь была переделана под кинотеатр для «подъема» культурного уровня населения.
В это же время до меня дошли сведения об аресте восьмидесятилетнего отца Кучинского[135], настоятеля из города Орел. Вскоре после этого исчез настоятель из Воронежа[136], следующего священника арестовали под предлогом создания нелегального церковного совета. Продовольственная посылка, присланная из Лондона через Международный Красный Крест для священника, приговоренного к каторжным работам, была без объяснений возвращена обратно. Апостольский администратор Белоруссии Петр Авгло[137] был заключен в тюрьму в Могилеве: уважаемый священник, семидесятилетний старик, многие годы страдавший от болезней и лишений, умер в тюрьме. В те годы тюремная администрация была более «милосердной», чем впоследствии, и просьба прихожан выдать тело священника для христианских похорон была удовлетворена — НКВД выдал его тело полностью обнаженным. В то время как множились эти безмолвные трагедии, свобода совести, записанная в конституции, продолжала официально «действовать» уже больше года. Вскоре пропали священники Курска[138] и Подольска; один за другим исчезали священники, и их уже никто не заменял.
В Москве приемная Международного Красного Креста помещалась на втором этаже здания, известного как ГУМ, окна которого выходили на Красную площадь и Кремль. Эта организация перестала существовать в 1939 году; но за год до ее закрытия я приехал туда по делу, как обычно. Там мне показали расписку в получении продуктовой посылки для 74-летнего прелата[139]; в ней удостоверялось, что адресат получил столько-то фунтов муки, риса, сахара и других непортящихся продуктов, присланных из-за рубежа; завершалась она подписью ссыльного и просьбой — не присылать больше посылок! Причина этой странной просьбы выяснилась позднее: каждый раз, когда этот престарелый ссыльный получал посылку из Красного Креста, НКВД разрешал ее получение, но ссылал его еще на 200–300 миль дальше.
