Одна из этих серий называлась «Легенда о Христе». Она была выпущена Народным комиссариатом снабжения по специальному заказу «Союза воинствующих безбожников». Комплект содержал сорок два слайда с картой Римской империи времен начала христианства. Затем следовала серия цитат из Маркса, Ленина и Сталина о религии, перемежаемых сценами из греческой и римской мифологии, не имеющей отношения к заявленной теме. Это был яркий пример искажения истории, который мне хотелось бы иметь у себя. Мой гид подумала, что это могло быть прекрасным приобретением для моей «пропагандистской» работы. Я сказал ей, что мне хотелось бы иметь несколько предметов, представляющих для меня особый интерес. Мои покупки завернули в бумагу, я попрощался и ушел, завершив визит в этот центр атеистической пропаганды.

Я еще раз пришел в это место спустя пять лет, во время «крестового похода» Гитлера. В американской прессе и других иностранных изданиях сообщалось, что «Союз воинствующих безбожников» упразднен и распущен. Я знал, что это полнейшая неправда, но хотел сам убедиться в этом. Я обнаружил, что они продолжают работать, выпускают брошюры, подписанные неким Шейнманом, который даже в 1960 году писал под покровительством «Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний», за которым скрывался «Союз воинствующих безбожников». Такая вот ложная информация должна была способствовать поддержанию престижа Советов.

Атеизм и официальное отрицание сверхъестественного — неизменная часть марксизма. И не стоит ошибаться на этот счет. Тот факт, что в 1943 году при поддержке Советов была вновь создана Московская Патриархия, не означает отказа от несовместимости, существующей между убеждениями Кремля и Святых Апостолов. Этот фантастический переворот демонстрирует гибкость советской тактики в общей стратегии уничтожения религии. Как ни парадоксально, но этому есть достаточно доказательств, которые в дальнейшем повествовании прояснят данный вопрос.

Я рассказал о своем визите в «Союз воинствующих безбожников» не для того, чтобы показать, как я перехитрил Советы. Я бы не хотел создать впечатление, что проводил время, совершая подобные выходки, какими бы полезными они ни были.

Несмотря на все трудности, я продолжал службу в церкви Святого Людовика, которой Советы никак не могли управлять, что, конечно, создавало нам сложности практического плана. Надо подчеркнуть, что церковь никогда не испытывала недостатка в денежных средствах, так как прихожане щедро поддерживали ее. Трудность состояла в том, что нам было запрещено законом пользоваться нашими средствами для содержания и ремонта здания церкви. Государство имело исключительную монополию на строительные и ремонтные материалы. Мы получили доступ к ним только после того, как Гитлер предпринял свой «крестовый поход». Нам приходилось импортировать даже электрические лампочки благодаря любезности иностранных миссий. Даже поддержание церкви в нормальном рабочем состоянии являлось постоянной проблемой: нам все время ставили мыслимые и немыслимые административные преграды, нас подвергали периодическим проверкам инвентаря. Моссовет мог одобрить или не одобрить тех или иных кандидатов в списке попечительского совета. Мы не могли созвать общего собрания прихожан без разрешения местных властей, а когда собрания проводились, это означало, что среди нас находится информатор.

Но все эти трудности были материального, вторичного порядка, и целью их было сделать содержание церкви практически невозможным. Советы не ограничивались только этим способом атаки на религию. Пока священнику пасторы, раввины и муллы упорно продолжали удерживать свою паству, государство концентрировало свои усилия лично против них. Излишне разбираться в разнообразии средств, используемых для устранения духовенства и, более того, подавления организованного богослужения как такового, — священнослужителей всех вероисповеданий постепенно устраняли физически. Порази пастыря, и рассеются овцы! Такая политика Кремля проводилась с дьявольским упорством.

На моих глазах один за другим исчезли многие московские священники. Те, которые еще работали в столице, лично рассказывали мне, что постоянно ждали своей очереди, кроме систематических препон, заставляющих их существовать в постоянной нищете, все они жили в перманентном страхе ареста. Против такого типа преследования, физического ареста, меня защищало мое американское гражданство, а также то, что я жил во французском посольстве. Открытое преследование, от которого страдали мои русские коллеги, только дискредитировало бы советскую власть, в то время Наркомат иностранных дел (ныне МИД) еще заботило зарубежное общественное мнение.

Это не означало, что я был избавлен от многочисленных проявлений внимания, входящих в список советского административного воздействия. В то время, когда в середине 30-х годов все американцы в России имели продовольственные и другие карточки, мне никогда таких не выдавали. В ранний период моего пребывания в стране Советы беспокоили меня только все учащающимися напоминаниями о продлении моего вида на жительство. Выполняя это, Отдел виз и регистраций для иностранцев, казалось, получал особое удовольствие, заставляя меня ходить туда и обратно с пустыми руками и, конечно, держа меня в неопределенности. Я никогда не знал, будет ли мне разрешено оставаться дальше в стране: иногда они продлевали мое пребывание только на две-три недели, а потом снова начиналось заполнение анкет в двух экземплярах и стояние в бесконечных очередях. С другой стороны, я извлекал из этого некоторые выгоды, так как это давало мне возможность общаться с людьми из многих стран. Некоторые из граждан дальневосточных регионов, колонизированных Россией, также нуждались в регистрации: не знающие языка или полуграмотные, они просили меня помочь им ответить на вопросы в анкетах.

За все мои годы в России я не знал другого американца, который бы так часто подвергался этим перерегистрациям, более того, за время моих частых визитов в ОВИР я практически не встречал там американцев. В процессе этих пустопорожних марафонов, когда я в четвертый раз представлял себя и свои бумаги, вероятнее всего, по приказу свыше чиновник НКВД снова отправил меня ни с чем. От меня потребовали прийти в пятый раз, чтобы узнать, каким будет ответ. Вконец расстроенный, я оставил им свой американский паспорт, советские анкеты с необходимым количеством рублей и, уходя, сказал чиновнику, что ни один советский гражданин не подвергается такому обращению в США. Я доложил о своем поступке и его причинах в американское посольство, через две недели посольство США получило из ОВИРа и передало мне мой американский паспорт с визой на продление моего пребывания в СССР на шесть месяцев.

За это время мои отношения с русскими людьми, к большому неудовольствию НКВД, все больше развивались. Советам это не нравилось, особенно им не нравилось, что я понимал, говорил и писал на русском языке и не прибегал к помощи их переводчиков. Я всегда должен был обращать внимание на то, чтобы не произнести с амвона слов, которые могли быть интерпретированы как нападки на систему. Благодарение Богу, мне удавалось делать это долгие годы. И даже при всех предосторожностях, продиктованных элементарной осмотрительностью, тот факт, что я при большом стечении народа читал Библию, уже расценивался как контрреволюционный акт. Исходя из советских стандартов, в тот момент, когда я провозглашал Слово Божие, я совершал непростительный «грех» политической ереси.

В одной из своих статей в журнале «Антирелигиозник» Ярославский задавался вопросом, можно ли запретить священнослужителям цитирование Библии или чтение проповедей. И он сам себе отвечал, что это будет нарушением конституционных религиозных гарантий. Он великодушно добавлял, что не существует легальных возможностей отмены таких выступлений. Советский богоненавистник № 1 со своей неутомимой энергией написал и опубликовал при государственной поддержке книгу под названием «Библия для верующих и неверующих». В 1960 году в библиографии антирелигиозной пропаганды она упоминалась как справочное пособие.