Когда судья спросила свидетельницу: «Вы видели, как отец Браун ударил истца?» — та, много раз наставляемая НКВД, нашла достаточно смелости сказать правду: «Нет, я не видела, что-бы он ударил его». Когда я вернулся на свое место, суд удалился на совещание, которое продлилось около двадцати минут. Главное обвинение было опровергнуто. Все встали для провозглашения приговора — «виновен» с присуждением штрафа в размере 100 рублей! Покидая здание суда, секретарь посольства США спросил: «Отец Браун, вы не собираетесь подавать апелляцию?» Я ничего не ответил, так как сильно сомневался в беспристрастности судебной процедуры, в которой человек признается виновным, несмотря на то что показание свидетеля опровергает заявление истца!

Для меня было облегчением, что «суд» был уже позади, но мне не нравилось считаться правонарушителем, тем более что я заслужил по этому поводу упоминания в советской прессе! У меня было пять дней для подачи апелляции. В посольстве США мне дважды дали понять, чтобы я не делал этого. До того как истекли пять дней, я обратился с письмом в посольство США, вложив в него 100 рублей и попросив, чтобы мой штраф был заплачен через МИД. Я попросил также подать протест от моего имени против ведения судебного процесса, проходившего в присутствии чиновника посольства США. Это письмо я доставил лично. Через несколько дней советник посольства спросил меня, получил ли я письмо от них, добавив, что одно письмо, предназначенное мне, таинственным образом исчезло из посольства.

Я ответил, что письма не получал, но жду ответа на то, которое сам принес в посольство. К этому времени прошло пять дней. Вскоре после этого конверт с письмом, подписанным советником, я обнаружил в почтовом ящике на Борисоглебском. На нем не было марки, но стояла печать и дата советской почты. В нем сообщалось, что протест невозможно предъявить, пока я не исчерпаю все возможности советских законов. И это после того, как посольство США не советовало мне подавать апелляцию! Это письмо, очевидно, было перехвачено в стенах посольства, прочитано тайной полицией, а затем доставлено по почте.

Тем временем меня вызвали в посольство для разговора с одним из многочисленных секретарей посольства. Входя в его кабинет, я увидел, что он держит мое письмо со ста рублями. Он спросил: «Кто принес письмо?» Я ответил, что принес лично и зарегистрировал в канцелярии посольства. Он сказал: «Заберите обратно, мы не можем принять его». Я отказался забрать письмо, заявив, что оставляю его в делах как доказательство большой помощи, оказываемой американскому гражданину, оказавшемуся в беде. Чтобы не нарушать закон, я заплатил штраф сам и сделал еще кое-что: на русском языке я написал два прошения — в суд и в адвокатскую коллегию — с просьбой продлить срок подачи апелляции и назначить еще одно слушание. Мне быстро ответили, что апелляционный суд готов пересмотреть мое дело в конце августа.

Я тотчас же сообщил об этом советнику США, доставив письмо лично. Он положил письмо в карман пальто, так как собирался уходить, когда я вошел. На второе заседание суда я пошел один. Судья, уже другая дама, выслушала мою просьбу и постановила убрать и приговор, и само судебное дело из архива документов. Через пару дней мне выдали копию оправдательного заключения с печатью и маркой. Узнав об этом, советник посольства написал мне красивое письмо с поздравлениями, сказав, что не знал о моем втором судебном процессе. Посол США отказался встретиться со мной, объяснив отказ тем, что советник рассказал ему об инсценированном процессе, позже при встрече он выразил свою радость по поводу успешного окончания судебного дела.

Поздравительные письма приходили из разных посольств, кроме того, в котором я жил. Новый посол Франции письменно заверил меня, что никто из сотрудников посольства не поверил ни единому слову обвинения против меня. Я объяснил ему, что еще до начала «суда» надеялся, что посольство Франции сделает все возможное, чтобы предотвратить позорный процесс. Когда я уверил его, что само дело было спровоцировано его предшественником, он выразил сожаление, что был не в силах остановить это. Когда это неприятное дело наконец прояснилось, тот, кто подписал показания против меня, признался своим близким, что никогда бы не сделал этого, если бы его не подталкивал к этому работодатель. Об остальном позаботился НКВД. Это был горестный опыт и столь серьезное испытание, что мне пришлось на время прервать исполнение моих обязанностей в церкви Святого Людовика.

После моего возвращения на родину пресса писала, что я решительно отказывался обсуждать эту тему с журналистами. Полушутя-полусерьезно один из них спросил меня: «И все-таки, отец Браун, скажите честно, неужели вы действительно не стукнули того типа?» Нет, здесь я честно рассказал все, как дело было. Стоит отметить, что скорее всего существовала некоторая связь между этим инцидентом и странным военным психозом, о котором я упоминал. Трудно объяснить определенную официальную позицию по отношению к моей персоне, не принимая это во внимание. К этому времени я, можно сказать, сражался на два фронта. Приближалось «счастливое завершение» моего двенадцатилетнего пастырского служения в прекрасной стране замечательных людей. Я не предполагал оставлять их по собственному желанию.

В конечном итоге у меня были причины думать, что исходным побудительным моментом моего отъезда из России послужил приказ от самого Сталина. По информации, дошедшей до меня, я не без гордости считаю себя чем-то вроде «приложения» к Ялтинской конференции. Постараюсь прояснить это в следующей главе.

Имея подробные сведения, которые я получил из несоветских источников, о хорошо финансируемом плане Гитлера по использованию религиозного вопроса в России, было любопытно проследить реакцию Кремля. Эта реакция нарастала сначала на неоккупированной части России и затем повсеместно после открытия второго фронта. А щупальцы поначалу остановленного коммунистического продвижения по миру снова опутали мировые столицы, используя Крест как пробивную силу. И хотя об этом не говорилось в информационных коммюнике Лозовского, предоставляемых иностранным журналистам, первоначальные успехи объединенного религиозного фронта белградского Синода[187], созданного Гитлером[188], были впечатляющими и продуктивными.

Было также правдой и то, что православные иерархи, особенно на Украине, в Белоруссии, Малороссии и в республиках Балтии, переходили на сторону немецких оккупантов. Этот факт сильно озаботил поспешно восстановленную Московскую Патриархию. В нескольких выпусках журнала Патриархии описывалось, как эти духовные лица один за другим приходили к бывшей резиденции германского посла, теперь же резиденции патриарха. Описывалось, как они становились на колени, получали епитимью и вновь принимались в Церковь, которая была восстановлена отчасти благодаря их отступничеству, за которое теперь они были наказаны! Как это ни парадоксально, но такое действительно происходило.

О чем не писал Лозовский, так это о том, каким образом происходила реабилитация. Когда немецкая армия ушла из России, чтобы сражаться на территории Германии, первыми в освобожденных областях появились не солдаты Красной армии, а наводящие ужас отряды НКГБ. Эти ненавистные силы тайной полиции выселяли жителей, сотрудничавших с оккупационными войсками. Они арестовывали также священников, воспользовавшихся успехами «крестового похода», однако с ними обходились осторожно, хотя и решительно давая понять, чей хлеб они едят. Благодаря такому скрытому влиянию была более или менее восстановлена Русская Православная Церковь и уничтожен по заказу Кремля объединенный религиозный фронт белградского Синода.

Внезапно Московская Патриархия при поддержке Кремля стала организовывать для церковных иерархов неслыханные прежде поездки за границу. Этого не случалось со времени пришествия советской власти. В списке посещаемых городов были Париж, Лондон, Белград, Бухарест, Нью-Йорк и другие американские города. Один православный церковный деятель из Москвы обратился за американской визой, его просьба поддерживалась атеистами из советского посольства в Вашингтоне. Ввиду сомнительной характеристики претендента в визе ему было отказано, но через несколько лет при тех же данных ему выдали визу. Это была еще одна победа, но не Церкви, а режима, использующего ее для своих политических целей. Два года назад на официальных слушаниях в Вашингтоне тот человек под присягой был признан агентом МВД.