Они не понимали, почему кого-то за границей может интересовать здоровье и благополучие сосланного священника, и все новые посылки для него от Красного Креста приводили их в ярость. Они отыгрывались на старом священнике тем, что продлевали срок его ссылки и отсылали его все дальше и дальше. Это все более затрудняло поиск его следов: когда адрес заключенного изменялся, требовались новые запросы, официальные обращения и преодоление бюрократических препон, чтобы найти заключенного. И каждая следующая посылка находилась в пути многие недели, прежде чем она достигала адресата. Последний раз я слышал о прелате во время войны. О его смерти мне устно сообщил человек, который привез фотографию скончавшегося священника, лежавшего в грубо сколоченном гробу. Покойного звали Иосиф Петрович Крушинский, когда-то он был профессором моральной теологии Тираспольской семинарии. С точки зрения Советов, еще один «паразит» был убран с дороги.
В операциях по устранению духовенства возраст намеченной жертвы не служил препятствием; кампания, проводимая последователями Ленина, была жестокой и безжалостной. Служители культа всех вероисповеданий имели особый приоритет среди тех, кого на протяжении сорока четырех лет существования режима органы ЧК — ОГПУ — НКВД — МВД — МГБ — КГБ объявляли «врагами народа». Его преподобие отец Карапет, Апостольский администратор армян-католиков в Краснодаре[140], был арестован в возрасте семидесяти одного года. Он был приговорен к ссылке и отправлен из теплого климата в заполярный Кировск. Собственно говоря, его не подвергали физическим страданиям, НКВД просто переместил его через всю страну в арктический район с суровыми климатическими условиями. Я видел этого человека по истечении срока его ссылки по пути на Кавказ, где он и умер вскоре после возвращения.
Отец Михаэль Хаценбюллер[141] умер 66 лет от роду в тюрьме Мариуполя. Отец Болеслав Рошкевич[142] с Украины умер после двух лет работы киркой и лопатой на Беломоро-Балтийском канале, отбывая десятилетний срок. В Воронеже католический священник, уже отбывший шестилетний срок в Сибири, был арестован второй раз[143], а председатель церковного совета этой церкви был арестован в возрасте 73 лет. Просьба прихожан сохранить церковь была отвергнута исполкомом на том основании, что без священника и председателя совета церковь не имела права на существование.
В городе Самаре, на Волге, католическая церковь была закрыта уже в 1920 году. Она неожиданно была обложена налогом в десять тысяч рублей, а так как такую немыслимую по тем временам сумму было невозможно заплатить, здание опечатали. Потом ее снова открыли, но уже как антирелигиозный музей, один из первых в России. Через двадцать один год музей был закрыт при весьма странных обстоятельствах. В 1941 году Красная армия стремительно отступала, в то время Москве угрожала наступающая германская армия, и в Кремле срочно приняли решение об эвакуации столицы в Куйбышев (так называлась в те годы Самара).
Аккредитованные посольства и дипломатические миссии тоже готовились уехать в глубь России за пятьсот миль от Москвы. Но прежде чем разрешить исход посольств и миссий, в облисполком Куйбышева из Кремля полетели разъяренные приказы о немедленном закрытии антирелигиозного музея. Церковь, в которой он находился, так и не была открыта для богослужений, ведь главной целью приказа о закрытии музея было не оскорбить религиозные чувства иностранных дипломатов и журналистов, собравшихся ехать в Куйбышев на все время войны. В это же время Политбюро партии начало лить крокодиловы слезы по поводу уничтожения православных церквей, якобы разрушенных немцами.
В начале войны известная американская дама сделала свой вклад в энтузиазм иностранцев по поводу успехов Советов в военных действиях. Она совершила поездку с фотокамерой по не оккупированным районам России, и образчики ее искусства были опубликованы в журнале «Лайф». Возмущению русских, видевших этот журнал, не было предела, когда они обнаружили там фотографию псевдомитрополита Александра Введенского с женой и великовозрастным сыном. Дама-фотограф не понимала абсолютную неуместность такой «рекламы», оскорбительной для православных традиций. Дело в том, что митрополиты, архиепископы и епископы в церквях византийской традиции всегда выбирались из монашествующего духовенства. Безбрачие высшего духовенства является в Православной Церкви одной из наиболее чтимых традиций. На верующих Москвы эти иллюстрации произвели шоковое впечатление. Дама-фотограф, безусловно, действовала с самыми добрыми намерениями, но ее ввели в заблуждение. Несмотря на неуместность этой публикации и благодаря тому, что она играла на руку советской пропаганде, все фотографии прошли без цензуры!
И это неудивительно: в период, когда Россия напрягала все свои силы перед лицом германского вторжения, ей было важно, чтобы весь мир считал, что в религиозной сфере все благополучно. Советы настолько оценили свидетельства этой леди, что процитировали их в своих пропагандистских изданиях, выходящих на многих европейских языках. В 1945 году Советы охотно цитировали ее книгу «Война в России, увиденная через объектив фотокамеры», где приводились ее интервью с верующими и священниками. Один из перлов среди цитат: «Мы свободны. Никто не мешает нашему богослужению». Неудивительно, что общественное мнение западных стран было введено в заблуждение безответственными заявлениями такого рода.
К 1935 году в России оставалось только три католических епископа. 1. Пий Эжен Неве, Апостольский администратор Москвы и соседних регионов. 2. Морис Жан-Батист Амудрю, Апостольский администратор Ленинграда. 3. Александр Фризон, российский гражданин, отправленный в тюрьму в начале 30-х годов, в 1937 году он был расстрелян НКВД. Высылка двух французских епископов Пия Неве и Мориса Амудрю и расстрел Александра Фризона в Симферополе покончили с апостольским преемством в России, убрав последних, кому удавалось избегать расправы со стороны Андрея Вышинского.
Летом 1935 года, когда я побывал в Ленинграде, девять из четырнадцати прежних католических церквей были все еще открыты, в том числе самая большая — церковь Святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Но вскоре она была преобразована в товарный склад и школу обучения сапожному ремеслу. Большая лютеранская церковь Святого Петра[144] на той же улице была ликвидирована подобным же образом. Когда в Москве был построен Концертный зал имени П. И. Чайковского, в нем был установлен орган из ленинградской церкви. С этим органом связана интересная история. Он был разобран, перевезен в Москву и некоторое время хранился в разобранном виде. И когда Московская комиссия по искусству захотела восстановить его в новом прекрасном здании Концертного зала на углу Садовой и улицы Горького, то в Советском Союзе не нашлось ни одного органного мастера.
Известно, что в церквях византийской традиции не бывает органов; религиозные церемонии в немногочисленных оставшихся церквях сопровождаются замечательными двухклиросными хорами, образующими вокальный диалог. Многие известные русские композиторы писали церковную музыку, например, сам Чайковский написал вокальную партитуру полной литургии Святого Иоанна Златоуста. Но органного искусства в России никогда не было; для установки импортных органов всегда приглашались иностранные мастера. Итак, в руках у Советов был замечательный орган, представляющий собой груду из трех тысяч труб, и они понятия не имели, как их собрать.
Решение этой проблемы было достаточно любопытным. В 1939 году, когда «аннексировали» город Львов, как и другие города Юго-Восточной Польши, Советы обыскали его в поисках специалиста, который мог бы приняться за работу по восстановлению органа. В результате в Москву был «откомандирован» некий монах, с которым я тогда встречался. С помощью неквалифицированных помощников ему удалось установить инструмент. Позолоченные трубы основного регистра внешне выглядели очень эффектно, но результат был не слишком удовлетворительным: на органе было неудобно играть из-за того, что пневматический пульт был удален от воздушных камер, и задержка между манипуляциями органиста и получением звука была слишком велика, что было неприемлемо, особенно для быстрых пассажей[145].
