ПОДЛЕСОК Настоящего леса не знал, не застал: Я, мальчишкой, в московских газетах читал, Как его вырубали под корень. Удивляло меня, поражало тогда, До чего он покорен. Тихо падал, а как величаво шумел! Разобраться я в этом тогда не сумел. Между тем проходили года, не спеша. Пересаженный в тундру подлесок Вылезал из-под снега, тихонько дыша, Тяжело. Весь в рубцах и порезах. Я о русской истории от сыновей Узнавал — из рассказов печальных: Где какого отца посушил суховей, Где который отец был начальник. Я часами, не перебивая, внимал, Кто кого назначал, и судил, и снимал. Начинались истории эти в Кремле, А кончались в Нарыме, на Новой Земле. Года два или больше выслушивал я То, что мне излагали и сказывали Невеселые дочери и сыновья, Землекопы по квалификации. И решил я в ту пору, что есть доброта, Что имеется совесть и жалость, И не виделось более мне ни черта, Ничего мне не воображалось. ПЕРЕСУД
Даже дело Каина и Авеля [15]В новом освещении представили, А какая давность там была! А какие силы там замешаны! Перемеряны и перевзвешены, Пересматриваются все дела. Вроде было шито, было крыто, Но решения палеолита, Приговоры Книги Бытия [16]В новую эпоху неолита Ворошит молоденький судья. Оказалось, человечности Родственно понятье бесконечности. Нету окончательных концов. Не бывает! А кого решают — В новом поколении воскрешают. Воскрешают сыновья отцов. «Слишком юный для лагеря, слишком старый…» Слишком юный для лагеря, слишком старый для счастья: Восемнадцать мне было в 37-м. Этот 37-й вспоминаю все чаще. Я серьезные книги читал про Конвент [17]. Якобинцы и всяческие жирондисты [18]Помогали нащупывать верный ответ. Сладок запах истории — теплый, густой, Дымный запах, настойчивый запах, кровавый, Но веселый и бравый, как солдатский постой. Мне казалось, касалось совсем не меня То, что рядом со мною происходило, То, что год этот к памяти так пригвоздило. Я конспекты писал, в общежитии жил. Я в трамваях теснился, в столовых питался. Я не сгинул тогда, почему-то остался. Поздно ночью без стука вошли и в глаза Потайным фонарем всем студентам светили, Всем светили и после соседа схватили. А назавтра опять я конспекты писал, Винегрет покупал, киселем запивал И домой возвращался в набитом трамвае, И серьезные книги читал про Конвент, И в газетах отыскивал скрытые смыслы, Постепенно нащупывал верный ответ. РУКА Студенты жили в комнате, похожей На блин, но именуемой «Луной». А в это время, словно дрожь по коже, По городу ходил тридцать седьмой. В кино ходили, лекции записывали И наслаждались бытом и трудом, А рядышком имущество описывали И поздней ночью вламывались в дом. Я изучал древнейшие истории, Столетия меча или огня И наблюдал события, которые Шли, словно дрожь по коже, вдоль меня. «Луна» спала. Все девять черных коек, Стоявших по окружности стены. Все девять коек, у одной из коих Дела и миги были сочтены. И вот вошел Доценко — комендант, А за Доценко — двое неизвестных. Вот этих самых — малых честных — Мы поняли немедля по мордам. Свет не зажгли. Светили фонарем. Фонариком ручным, довольно бледным. Всем девяти светили в лица, бедным. Я спал на третьей, слева от дверей, А на четвертой слева — англичанин. Студент, известный вежливым молчаньем И — нацией. Не русский, не еврей, Не белорус. Единственный британец. Мы были все уверены — за ним. И вот фонарик совершил свой танец. И вот мы услыхали: «Гражданин». Но больше мне запомнилась — рука. На спинку койки ею опирался Тот, что над англичанином старался. От мышц натренированных крепка, Бессовестная, круглая и белая. Как лунный луч на той руке играл, Пока по койкам мы лежали, бедные, И англичанин вещи собирал. ПРОЩАНИЕ Добро и Зло сидят за столом. Добро уходит, и Зло встает. (Мне кажется, я получил талон На яблоко, что познанье дает.) Добро надевает мятый картуз. Фуражка форменная на Зле. (Мне кажется, с плеч моих сняли груз И нет неясности на всей земле.) Я слышу, как громко глаголет Зло: — На этот раз тебе повезло. — И руку протягивает Добру И слышит в ответ: — Не беру. Зло не разжимает сведенных губ. Добро разевает дырявый рот, Где сломанный зуб и выбитый зуб, Руина зубов встает. Оно разевает рот и потом Улыбается этим ртом. И счастье охватывает меня: Я дожил до этого дня. вернуться Дело Каина и Авеля — убийство Авеля, сына Адама, первого человека на Земле, созданного Богом, его братом Каином (по библейскому сказанию). вернуться Книга Бытия — первая книга Ветхого Завета. вернуться Конвент — представительный орган во время Великой французской революции 1789–1793 гг. вернуться Якобинцы и всяческие жирондисты — политические фракции в Конвенте. |
