«Человека нора кочевая…» Человека нора кочевая, Ватник, на землянку похожий! Каждый раз, его одевая. Вспоминаю вечер погожий. Спирт замерз и ртуть — застыла. Все дома враги посжигали. В этот самый вечер из тыла Ватники в бригаду прислали. Пол-России покрыто льдами. От Можайска до самой границы — Словно солнце не всходит годами, На лету замерзают птицы. Пол-России тепло сохраняет, И Свердловская область Урала, Словно плавка брызги роняет — Часть тепла солдатам прислала. Вот он, ватник этот исконный, Мне врученный тогда перед строем, Я покрыл его крышей суконной, Меховой воротник пристроил. У землянок судьба другая. Ну, а ватник — пока сберегаю. «Тридцатилетняя женщина…» Тридцатилетняя женщина, Причем ей не 39, А ровно 29, Причем — не из старых девок, Проходит по нашей улице, А день-то какой погожий, А день-то какой хороший, Совсем на нее похожий. Она — высокого роста, Глаза — океанского цвета. Я ей попадаюсь навстречу, Ищу в тех глазах привета, А вижу — долю горя, А также дольку счастья, Но больше всего — надежды: Ее — четыре части. И точно так же, как прежде, И ровно столько, как раньше, Нет места мне в этой надежде, Хоть стал я толще и краше, Ноль целых и ноль десятых Ко мне в глазах интереса, Хоть я — такая досада! — Надел костюм из отреза, Обул модельные туфли, Надраил их до рассвета… Увидев меня, потухли Глаза океанского цвета. «Все мелкие мои долги…» Все мелкие мои долги И крупные долги — Как только деньги получу, Я сразу заплачу. Но этот долг! Чтоб он замолк, Ты, память, помоги! Устрой, чтоб он меня забыл. Чтоб он — не говорил. Не повышает голос он. Как волос, тонок он. Зато, как колос, он созрел. Он мне в глаза смотрел. О, память, позабудь его! Он отдал мне поклон. Ведь я не сделал ничего. Дай мне забыть его. Возьму суму, пойду в тюрьму, Но только никому Про этот долг не расскажу, Письма не покажу И фотографий не отдам, Как со стены сниму Те, что в душе еще висят И тихо говорят. Не повышая голоска — Так говорит тоска. Не нажимая на педаль — Так говорит печаль. Я ничего не утаю. Отдам все до куска — Но замолчи, Но оттолкнись, Оставь меня, Отчаль. «Это — ночью написалось…»
Это — ночью написалось. Вспоминать не буду утром! Налетай скорее, старость. Стану дряхлым — стану мудрым. Гни меня, как ветер — травы, Душу жги, суши мне тело, Чтобы ни любви, ни славы, Ни стихов не захотело. Только это я и понял Изо всех теорий счастья. Утром этого не вспомню — Сердце бьется слишком часто. Сердце бьется часто, шибко, Выкипает за края. Поправляй мои ошибки, Смерть разумная моя. Разреши мои сомненья, Заплати мои долги, Облегчи без промедленья, Без томленья помоги! Помоги мне, смерть, Ото всех болей, Так меня отметь, Чтобы лечь скорей, Чтобы лечь и спать — Никогда не встать. «Кто-то рядом слово сказал…» Кто-то рядом слово сказал. Прислушайся и разберись толково. Гортанное, словно Казанский вокзал, Медлительное, как Рижский вокзал, Мягкое, будто Курский вокзал, Оно тем не менее русское слово. Большой советский русский народ, Что песни на ста языках поет, Но хочет слушать московское радио С высоко поднятой головой, Совместно и дружно владеет Москвой, Своей многоцветной общностью радует. Межи распахавшему на полях, Межи меж нациями — все напрасные. У каждой республики свой флаг. У всех единое знамя красное. Так будем же развивать языки Каждого нашего народа. Но не забывайте ни одной строки Из Пушкина — общего, как природа. «Я думаю, что следует начать…» Я думаю, что следует начать С начала. Не с конца. Не с середины. Не с последствий, а с первопричины, Рассвету место дать, а не ночам. Я был мальчишкою с душою вещей, Каких в любой поэзии не счесть. Своею частью и своею честью Считающим эту часть и честь. Официально подохший декаданс Тогда травой пробился сквозь могилы, О, мне он был неродный и немилый, Ненужный — и тогда и никогда. Куда вы эти годы ни табуньте, Но, сотнями метафор стих изрыв, Я все-таки себя считаю в бунте Простого смысла против сложных рифм. В реванше содержанья над метафорой, В победе сути против барахла, В борьбе за то, чтоб, распахнув крыла, Поэзия стряхнула пудру с сахаром. Не детские болезни декадентские В тех первых строчках следует считать — Формулировки длительного действия, Сырье для хрестоматий и цитат! Я перелистываю те листы, Я книжничаю в книжках тех карманных. Они кончаются столбцом печатных данных Под заголовком: «Знать обязан ты!» Здесь все, что нужно школьнику, солдату, Студенту. Меры веса — для купца. Для честолюбца — памятные даты. И меры времени — конечно, для глупца. Хозяин книжек был глупцом таким: Он никогда не расставался с верой, Что времени его его стихи Нелицемерною послужат мерой! Быть мерой времени — вот мера для стиха! Задание, достойное умельца! А музыка — святая чепуха — Она сама собою разумеется! Чеканенное ямбами мышление, Эстетами сведенное в провал, Стих, начатый как формула правления, Восстанови свои права! Расправь свою изогнутую выю, Как в дни «Авроры» и как в дни войны, И, может быть, решенья мировые В твоих размерах будут решены! |
