Хару и Ирен немного задержались на причале, пожимая руки остававшимся на земле друзьям.

— До встречи, ребята. Увидимся через пару месяцев, — только и сказал Хару, не в силах выразить словами всю полноту своих переживаний.

— Да прибудет с вами сила Хранителей, — закончила за него Ирен, вырываясь из объятий Селены.

Хару и Ирен поклонились Горацию, стоявшему у сходней. Тот поцеловал юных ведьмаков в лоб и отпустил их, махая в знак прощания рукой.

— Прощайте! Удачи! — слышались голоса из толпы горожан. Все они желали доброго пути троим друзьям.

Хару, поднявшись на борт, встал рядом с Мораном и вцепился в перила корабля, будто удерживая себя от того, что бы не рвануться обратно на пристань. Теперь он уже готов был отказаться от путешествия, которое взвалил на свои плечи, желая быть полезным Союзу королевств. И все же он понимал, что ответственность этого дела возложена теперь на них троих, и отказываться он права не имел.

— Отдать швартовы! — послышался властный голос Элирана.

Матросы вмиг пришли в движение и заметались по палубе, исполняя приказание капитана. Загрохотала палуба под топотом ног, заскрипели корабельные реи, по которым ловко карабкались эльфийские матросы, гибкие как кошки. Тут же взметнулись под попутным ветром фок — марсель, брамсель, кливер, косой грот и стаксели. К небу взвился яркий флаг с изображением единорога.

Ветер надул паруса, и корабль, скрипя обшивкой, охотно пустился по воде, рассекая форштевнем волны. Уже через минуту судно стало беспрекословно слушаться руля, и «Вайзель» начал быстро удаляться от причала.

По бокам судна выстроились еще два таких же корабля, оснащенные пушками и гигантскими арбалетами, заряженными гарпунами. Эта делегация, плывущая вслед «Вайзелю», должна была охранять его во время всего путешествия от пиратов и морских чудищ, нередко бросавших вызов даже таким большим судам, как «Вайзель».

Хару все так же цеплялся за перила и, пытаясь подавить колючий ком в горле, неотрывно глядел на пристань. Грома уже окружила его бравая дружина, облаченная в вычищенные до блеска латы. Все они махали руками кораблю и выкрикивали что — то своим потрясающим басом, который перекрывал зычные и звонкие прощания эльфов. Впереди всех все так же стоял Гораций с гордо вздернутой головой и с обнаженным мечом в руках. Его плащ метался в такт ветру. Глядя Хару прямо в глаза, король многозначительно приложил руку к сердцу. Ведьмак машинально сделал тоже самое и ощутил твердую поверхность «Алластрона лираена», лежавшего в нагрудном кармане. Хару понял двусмысленность жеста короля, улыбнулся и продолжил смотреть на быстро исчезающую сушу. Теперь ему стало немного легче. Его будут помнить здесь и ждать. Это знание согревало душу юному колдуну.

Хару оторвался от борта корабля, лишь когда берег Оринора превратился в едва различимую точку, а все пространство вокруг превратилось в необъятную водную пустыню. Он обернулся и увидел Ирен, которая бесстрастно смотрела на удаляющуюся землю. Ведьмак поежился. В последнее время Ирен вновь стала проявлять эмоции и искренние чувства, но теперь маска бесстрашия и надменности вновь накрыла ее лицо.

Чтобы хоть как — то снять с себя дрожь, Хару отошел к Морану, который вовсю разглядывал корабль и его снасти, непринужденно болтая с Элираном. Несмотря на внешнюю жизнерадостность, на лице воителя явственно отражалась тревога и злость. Ведьмак тут же понял причину терзаний Морана. Он оставлял Селену вместе с Зигридом в Ориноре, и теперь ничто не мешало двум влюбленным эльфам быть вместе. Хару было искренне жаль друга, но помочь ему он ничем не мог, поэтому просто присоединился к разговору.

— … великолепное судно! — вещал Элиран. — Королевское! Водоизмещением в 600 тонн, оснащено 32 двумя прекрасными пушками по 28 фунтов каждая. А сами ядра летят на 2, 50 кабельтова!

Элиран любовно погладил черный ствол пушки, рядом с которой стояли друзья. А Моран нагнулся к Хару и тихо шепнул:

— 2, 50 кабельтова — это где — то 450 твоих широких шагов, но капитан, кажется, думает, что это должно быть известно всем!

Моран весело подмигнул Хару, и тот с удовольствием отметил, что настроение воина постепенно улучшается.

— … море все лечит! — услышал Хару слова Элирана, которые, собственно, были обращены лишь к самому говорившему их.

Дальше капитан корабля взялся рассказывать, что порох — крайне редкая и опасная вещь, создается эльфийскими мастерами, но не для всех судов. Лишь самым опытным капитанам королевства Оринор разрешается иметь на борту пушки.

Моран, с интересом слушавший рассказ капитана, добавил, что в Токализии все устроено точно так же: порох очень дорогое и редкое вещество, которое, в основном, используется только в борьбе против пиратов.

Когда корабль набрал ход, капитан Элиран встал у штурвала, оставив друзей наедине.

Хару и Моран подошли к бортовым перилам, которые были вырезаны в виде пузатых колонн. Резвый морской бриз и яркое солнце хлестали путешественников по лицам, и Хару вдруг подумал, что его белая кожа, защищенная раньше лесами Пролигура, теперь станет такой же смуглой и обветренной, как у Элирана и его матросов. Ведьмак даже заулыбался этой идее, так ему хотелось подрожать гордому капитану, который столь ловко правит судном и играючи разбирается в корабельном деле.

К друзьям подошла Ирен и тоже стала вглядываться в сияющую гладь моря, несущуюся мимо с невероятной быстротой.

— Хорошо идем! — крикнула она.

— Верно! — подтвердил Элиран. — А сейчас пойдем еще быстрей.

Капитан круто развернулся к палубе, где в тени корабельных снастей отдыхали матросы.

— Эй, бездельники! — весело гаркнул он. — Поднять все паруса! Идем полным ходом!

Матросы одобрительно откликнулись и бросились исполнять приказание. Видимо, и им высокая скорость была по вкусу. Вскоре корабль понесся вперед с такой быстротой, что, казалось, обгонял сам ветер. Стоя на носу «Вайзеля», Хару вдруг засмеялся легким и звонким смехом. Невесомое ощущение охватило его, и ведьмак с замиранием сердца следил за тем, как корабль рассекает волны.

Целыми днями Элиран развлекал своих пассажиров рассказами об эльфийских лесах, а так же о его морских приключениях и даже о неоднократных встречах с пиратами. Капитан «Вайзеля» научил друзей играть в карты, шахматы и кости, и часто по хмурым холодным вечерам они сидели в кают — кампании, весело и незаметно проводя время за играми.

Иногда вечера выдавались почти безветренными, и Хару, сидя на палубе под тусклым светом зеленого фонаря, крутил в руках Всевидящее око, подаренное ему Горацием. Ведьмак постоянно вызывал в нем лики своих друзей, и с улыбкой наблюдал, как Гром марширует свои войска в Иритурне, как Селена выполняет свои обязанности в Парацелле — столице Оринора. Нередко Хару следил и за жизнями своих далеких друзей — Горана, Кахоро и Таби, которых он оставил очень давно и порой боялся уже никогда не увидеть. Все они были здоровы и сыты в своем новом доме, подле леса дриад Ирмуллар. Колдун с удовольствием замечал, как ведьмаки, несмотря на потерю родной Цитадели, яро готовятся к битве: куют латы, оттачивают боевые навыки и поддерживают приподнятый боевой дух пирами и рассказами у костров.

Видел Хару и Вирджила — мрачного и осунувшегося и даже Зехира, который сидел под решетчатым окном какой — то темницы, гневно сверкая ввалившимися глазами на каждого, кто заходил к нему. Хару безумно хотел помочь радже, но это было не в его силах, и он мог лишь бессильно наблюдать, как терпит свое заточение храбрый маг. Хару мог видеть лишь, что его охраняют несколько десятков стражей, и даже такому магу как Зехир не справиться со всеми ними.

Но как ни старался Хару, не мог вызвать лик Альрута. Ведьмак много раз видел в кристалле Нэру и Рюка, но Альрута не было нигде. Хару это немало тревожило, и он не раз уже обсуждал это с Мораном и Ирен, но и они, конечно, могли лишь теряться в догадках.

Часто за столом в кают — кампании тек медленный непринужденный разговор меж друзьями, но они почти не вспоминали о жутком пророчестве Вирджила, а так же никто не хотел оговаривать свои тяготы, лежащие на сердце. Моран не говорил о своей ревности к Селене, а Хару не напоминал Ирен о ее опрометчиво брошенных словах, что ее любовь всегда принадлежала лишь покойному Адеру. Но ведьмак не мог забыть этого, и мысль о том, что он покинут и предан не оставляла его ни на минуту.