Крестьянский Союз должен быть беспартийным, чтобы снова сблизить между собой элементы, распавшиеся после проведения Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов, и либо разошедшиеся по разным партийным группировкам (с.-р., левые с.-р., народники-коммунисты, боротьбисты и т.д.), либо отошедшие от всяких партий, или даже ушедшие от политики в "толстовство", сектанство, анархизм и т.п.".

Впрочем, несмотря на подчёркивание внепартийности Союзов Трудового Крестьянства, лозунг у них был самый что ни на есть политический: "В борьбе обретёшь ты право своё!".

Председателем губернского комитета СТК был избран Иван Ишин (от Кирсановского уезда), которого вскоре сменил Григорий Плужников (делегат от Тамбовского уезда). Помимо них в Губком СТК также вошёл Шамов (от Борисоглебского уезда). В каждом уезде, волости и деревне были созданы филиалы Союза трудового крестьянства, во главе которых Антонов и руководители губкома ПСР поставили своих людей.

10 июня 1920 года в селе Каревка Александровской волости, Тамбовского уезда, состоялся съезд делегатов партии эсеров от Тамбовщины, на котором было принято решение немедленно организовать две роты, численностью в четыреста человек из числа членов эсеровской партии и дезертиров из Красной Армии в придачу к отрядам Александра Антонова. Начало вооружённых действий намечалось на 13-15 июля в деревне Синие Кусты Туголуковской волости, Борисоглебского уезда. Но тогда эта попытка сорвалась. Мятеж начался чуть позже.

К лету 1921 года ячейки СТК действовали уже (помимо Тамбовской) в большинстве уездов Воронежской, Орловской, Самарской, Саратовской и ряде других губерний Поволжья, где руководители Поволжского СТК (во главе с эсером Серовым) пытались даже образовать антибольшевистскую "Саратовскую республику"; и в Сибири, где в Омске летом 1920 года появился "Сибирский крестьянский союз", ставший центром собирания антикоммунистических сил в Сибири. В основе программы деятельности этого Союза также лежала идея свержения советской власти и установления "крестьянской диктатуры — истинного народовластия".

Под руководством местных отделений СТК в 1920-1921 годах то и дело в указанных губерниях вспыхивали крестьянские мятежи: Сапожкова (в Поволжье), Западносибирский, Меркуловский (в Приморье), "Вилочный" (в Казанской и Самарской губерниях), Гоцинский (на Северном Кавказе)...

Разумеется, крестьяне брались за оружие не просто так. Репрессии коммунистических продотрядов становились всё более невыносимыми. Дезертирство из рядов Красной Армии принимало невиданный дотоле размах.

Тамбовский губпродкомиссар Гольдин не скупился на издевательства и жестокие репрессии. Складывалось впечатление, что этот человек поставил своей целью либо окончательно разорить зажиточного тамбовского мужика, либо унизить его до такого состояния, когда он перестанет ощущать себя хозяином земли. Дезертиров же Антонову через своих людей во властных структурах удавалось определять на так называемую "оборонку" — то есть на разработку торфа, дров и прочие работы, дававшие право на освобождение от мобилизации. Таким образом, дезертиры были обязаны Антонову и в нужный для него момент готовы были в любое время явиться туда, куда он им прикажет. С другой стороны, он таким образом, заботился и об обеспечении своей армии фуражом, продовольствием, лошадьми.

Полномочный представитель Тамбовского Губчека Михаил Поколюхин возглавил карательный отряд, в задачу которого входило отлавливание увеличившегося числа дезертиров, укрывавшихся в Инжавинском лесу, в нескольких партизанских лагерях Антонова, и в близлежащих поселениях. Антонов окончательно поверил в свою силу: его армия уже насчитывала несколько тысяч человек, и, хотя нормальным оружием снабжена была едва ли треть партизан, с этим уже невозможно было не считаться. Когда же на собственной шкуре это прочувствовали на себе и чекисты, тамбовские власти запросили помощи у центра.

В конце июля 1920 года отряд Поколюхина добрался до села Каменки. То ли до него ещё не дошла информация, что это село облюбовал именно Антонов, сделав его своей резиденцией, то ли он слишком был самоуверен и самонадеян. Такую дерзость коммунистов Антонов простить не мог. Прикинув обстановку и численность красных карателей, Антонов понял, что можно обойтись малыми силами, и отдал приказ Богуславскому разобраться с чекистами. Что тот и сделал быстро и успешно, неожиданно налетев и окружив Поколюхина с подчинёнными. С добрый десяток чекистов полегло в том бою. Сам Поколюхин чудом уберёгся от пули. Бежав без оглядки до самого Сампура, он лишь там дал себе и своим подчинённым передышку, одновременно телеграфировав в Тамбов о происшедшем, срочно затребовав помощи. Прочувствовав серьёзность создавшегося положения, Губчека послала в Каменский район более сильный отряд из батальона ВНУС, во главе с самим комбатом Рамошатом и чекистами Шаровым, Нестеренко и Адамовым.

Впрочем, о посылке против него внусовцев Антонов практически тут же узнал от своих осведомителей в Чека и, разумеется, подготовился к встрече.

Когда красный отряд вступил в Каменку, то был поражён необычайной тишиной и спокойствием. Только птичий щебет нарушал тишину, да редкие собаки перебрёхивались в разных концах села. Молодого комбата эта тишина нисколько не насторожила, даже несмотря на предостережения более опытных Шарова с Нестеренко.

— И чего этот Поколюхин поднял панику? — удивлялся Рамошат. — Чудное село, красивые дома. Благодать!

— А ты глянь-ка в окна этих домов: не наблюдают ли за нами чёртовы кулаки? — предостерёг его Шаров.

— Именно эта тишина меня больше всего и тревожит, — поддержал товарища Нестеренко.

— Но ведь мы уже полсела проехали — и никого! — спокойно ответил комбат.

И в этот самый момент вдруг всё переменилось. Куда делись спокойствие и благодать? Словно гром среди ясного неба, словно смерч из ниоткуда, родились дикий свист, ужасный гам, грозный топот трёх десятков всадников. Тут же зазвучали выстрелы, и в мгновение ока красный отряд оказался в полном окружении антоновцев. Улочка была узкая — не развернёшься. И чекисты стали отличной мишенью для не совсем метких стрелков-партизан. Рамошату оставалось только надеяться на удачу и жесточайший напор. Словно раненый зверь огрызались красные, прорывая кольцо антоновцев. Не всем удалось пробиться: кто-то погиб, кто-то был ранен, а кого-то и захватили в плен. Безусловно, наиболее важным пленником оказался молодой коммунист, помощник уполномоченного Губчека Евгений Адамов. Узнав о пленении такой важной птички, его запросил к себе сам Антонов.

Допрос Адамова вёл Токмаков. Антонов со своим адъютантом сидели тут же за столом, наблюдая за допросом. Впрочем, наблюдать было особо не за чем: чекист молчал.

— Может он язык проглотил? — поинтересовался Старых.

— А вот мы сейчас проверим. Открой рот! — крикнул Токмаков.

Но чекист даже глазом не повёл.

— Ну всё, сволочь, ты меня завёл!

Токмаков взял лежавшую на табурете близ Антонова шашку и, не вынимая лезвия из ножен, тупым концом этой шашки стал безжалостно хлестать пленника. Тот, наконец, не выдержал и застонал, затем стал издавать непонятные звуки.

— О, ты смотри, значит, и язык есть, — как ребёнок, обрадовался Старых.

— Он мне сейчас не только язык покажет, — продолжал избиение Токмаков.

Вскоре чекист замолчал, потеряв сознание.

— Довольно! — произнёс Антонов, поднимаясь с табурета. — Дай ему отпускной билет. Всё равно мы от него ничего не добьёмся.

Антонов вышел из избы во двор. Старых же с явным удовольствием достал из своего портфеля, который всегда был при нём, лист бумаги и карандаш, и старательно, каллиграфическим почерком вывел: "Дано сие такому-то пленному в том, что он уволен в бессрочный отпуск по месту жительства".

Старых положил "отпускной билет" на грудь пленному, Токмаков же вышел в сени и крикнул фельдшера, Павла Галактионовича Полякова, крестьянина села Калугино, земляка антоновского адъютанта, перешедшего к Антонову в Инжавине. Тот выслушивает чекиста, щупает пульс и делает своё заключение: