На рабочей окраине Тамбова собрался митинг, в котором участвовало две-три тысячи рабочих. Правда, не все из них сочувствовали большевикам. Немало было просто любопытных. Тем не менее, сам факт их присутствия на митинге позволял надеяться на то, что в будущем они вольются в ряды большевиков. Место было выбрано довольно удачно: с двух сторон находились заводские корпуса, с третьей стороны шумели ветвями на ветру деревья в парке. И лишь одна-единственная улочка соединяла это место с центром города.

— Товарищи! Предательская политика Временного правительства не позволяет России завершить войну с Германией и приступить к мирному строительству социализма!

Захар Подберёзкин стоял на импровизированной трибуне, а проще говоря, на поставленной стоймя бочке. Одет он был в простую косоворотку и в руках держал фуражку, скрывавшую и придававшую строгий вид его рыжим курчавым волосам, которые сейчас, на ветру, взъерошились и стали похожи на непоседливого мальчишку.

— Но если правительство не хочет что-то менять, а мы, рабочие и крестьяне уже не хотим жить по-старому, то налицо, товарищи, революционная ситуация. Только революция, только вооружённое выступление пролетариата способно разворошить этот улей соглашателей и капиталистических прихвостней.

В этот момент вдали послышалось ржание коней и цоканье копыт по булыжной мостовой. Охранявшие митинг рабочие замахали руками и закричали митингующим.

— Товарищи! Конная милиция!

Толпа загудела, подалась из стороны в сторону, но пока не расходилась, в ожидании команды оратора.

— Что делать, товарищ Подберёзкин? — спросил у Захара стоявший рядом с бочкой председатель заводского стачкома. — Вы ведь рискуете больше других.

— Ничего, я член исполкома Совета рабочих депутатов. Авось не тронут... Вот, товарищи, вам ярчайший пример демократии по-керенски. Нам, представителям губернского Совета рабочих депутатов, не дают даже просто выступить перед вами на митинге.

Конный отряд милиции приближался. Рабочие, охранявшие митинг уже смешались с толпой — охранять дальше не было смысла.

— И всё-таки я надеюсь на нашу с вами революционную победу, товарищи рабочие! — продолжал бросать лозунги Подберёзкин. — А сейчас, дабы не подвергать вас бессмысленной опасности, прошу разойтись. Но только без паники. Это всё-таки не царские казаки, а советская милиция. Стрелять и махать нагайками авось не станут.

Рабочие начали довольно быстро разбегаться в разные стороны: кто-то в парк, кто-то через проходную на территорию завода, желая там укрыться. Подберёзкин едва успел спрыгнуть с бочки, как на площади осадили коней милиционеры под командованием Александра Антонова.

— Ведём агитационную подрывную деятельность, товарищ большевик? У вас есть разрешение на проведение митинга?

— У меня мандат члена исполкома Совета рабочих и крестьянских депутатов, — с вызовом произнёс Подберёзкин.

— А у меня ордер на арест любого, кто нарушает спокойствие в городе, — спешившись, начал приближаться к организаторам митинга Антонов. — Любого, невзирая на все его должности.

— Митинг уже закончен, товарищ, — прикрывая собой Подберёзкина, которого потащили в толпу рабочие, заговорил председатель стачкома. — К тому же, митинг проводился практически на территории завода, и ничьего спокойствия мы не нарушали.

— Ладно, Никитич, — остановился Антонов. — Только из уважения к твоим заслугам перед пролетариатом я сделаю вид, что ничего не видел. Но предупреждаю, ещё раз нарушишь порядок и приведёшь на митинг большевистских провокаторов, арестую и тебя, и их. Понятно?

— Отчего ж не понять, Александр Степанович, — пожал плечами председатель стачкома.

— Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.

Антонов снова подошёл к своему коню и легко, вставив одну ногу в стремя, запрыгнул в седло.

5 июля Ленин, Троцкий и Зиновьев встретились в одном из многочисленных кабинетов Таврического дворца. Настроение у всех было препаршивое. Неудавшаяся попытка вооружённого переворота могла стоить всем большевистким лидерам не только прекрасного политического будущего, но и жизни (причём, не в политическом, а в прямом, физическом смысле). Позднее, Лев Троцкий в одной из своих книг предполагал, что, если бы властям удалось захватить Ленина в первые дни после июльского выступления, то с ним могли бы поступить так же, как менее чем через два года немецкие власти поступили с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. И это были не пустые страхи: 7 июля министр юстиции Временного правительства Павел Малянтович подписал распоряжение всем отделам милиции Петрограда об аресте Ленина:

"... Постановлением Петроградской следственной власти Ульянов-Ленин подлежит аресту в качестве ответственного по делу о вооружённом выступлении третьего-пятого июля в Петрограде. В виду сего поручаю Вам распорядиться немедленным исполнением этого постановления".

— Да, наделали мы немало глупостей, — сокрушался Троцкий.

— Теперь они нас расстреляют, — с нервной дрожью в голосе произнёс Ленин. — Самый подходящий для них момент.

— И что же нам теперь делать? — растерянно спросил Зиновьев.

— Самое лучшее для нас сейчас — дать отбой, и уйти в подполье, — предложил Троцкий.

— Если это окажется необходимым, то да, — согласился Ленин. — Но, тем не менее, следует немедленно приступить к правильному заговору. Нужно застигнуть противника врасплох и вырвать власть, а там видно будет.

Ленин уже полностью успокоился и овладел собой. В нём заговорил оратор и организатор.

— Власть Керенского слаба. Нам нужно продлить время для её окончательного ослабления, дальнейшего разложения армии, дискредитации партий-соглашателей. Наступит момент, когда государственная власть будет просто валяться на булыжных мостовых столицы. Тогда наступит наш час!

Однако, пока этот час не наступил, необходимо было где-то укрыться.

Ночь с 6 на 7 июля Ленин провёл на квартире бывшего депутата III Государственной Думы, рабочего Полетаева. И вовремя, ибо в эту же ночь на квартиру Елизаровых, старшей сестры Ленина — Анны Ильиничны и её мужа, был направлен наряд юнкеров для ареста Ленина. С 7 июля он прятался на квартире старого большевика, рабочего городской электростанции Сергея Аллилуева, будущего тестя Сталина. В тот же день там же обсуждался и вопрос о возможной явке Ленина на суд. Решали даже выставить властям определённые условия ареста лидера большевиков в случае его добровольной сдачи: Ленин был согласен, чтобы его заключили в Петропавловскую крепость, где был расположен большевистски настроенный гарнизон. Но член президиума ЦИК и Петроградского Совета Анисимов приехавшим к нему на переговоры от имени Ленина Серго Орджоникидзе и Виктору Ногину заявил, что речь может идти только об одиночной камере тюрьмы для подследственных политических заключённых, которую в народе называют коротко — Кресты. И при этом никаких гарантий личной безопасности для Ленина Анисимов дать не мог.

— Поскольку я не знаю, в чьих руках буду завтра я сам, — развёл руками Анисимов.

— В таком случае, мы вам Ильича не дадим, — возмущённо ответил Орджоникидзе.

В таких обстоятельствах оставалось только одно — действительно, уйти в подполье.

Вечером 9 июля было решено уезжать из Петрограда. Ленин сбрил бороду, постриг усы, надел рыжего цвета пальто и серую кепку. Маскарад был закончен и ночью, в сопровождении Аллилуева, Сталина и Зофа, по специально выбранному маршруту Ленин вместе с Григорием Зиновьевым отправился к Приморскому вокзалу и на последнем в эту ночь поезде отправился в Сестрорецк. Там их встретил старый рабочий Николай Емельянов, с которым гонимые лидеры большевиков и добрались благополучно до станции Разлив, где и жил со своей семьёй Емельянов.

Первое время они скрывались на чердаке емельяновского дома. Стелили им прямо в стоге сена, для работы же поставили стол и стулья. Затем совместно с хозяином (и ради его же безопасности, поскольку питерские сыщики, кажется, уже напали на правильный след) приняли решение перебраться в знаменитый ныне шалаш, стоявший прямо на берегу озера Разлив, под видом финских косарей.