Ленин и там не терял зря времени: написал множество статей, но, самое главное, усиленно работал над, пожалуй, главной своей книгой — "Государство и революция".

В середине августа Ленин перебирается в Гельсингфорс (современный Хельсинки), а в конце сентября — в Выборг. Оттуда легче было осуществлять связь с ЦК и партийными организациями. В сентябре Ленин уже начал проявлять явное нетерпение. Он предчувствовал, что приближается критический момент, когда можно и нужно будет захватить власть.

Между тем, Временное правительство понимало, что, если не призвать народ к порядку (а в первую очередь, в порядке нуждалась могучая российская деревня), то в стране может наступить голод, спровоцированный все продолжавшимися погромами имений и усадеб, своевольничанием беднейшего крестьянства в отношении землевладельцев.

Так, в Спасском уезде Тамбовской губернии 17 июля в усадьбу помещицы Вяземской в деревне Корпеловке ворвались около десятка одетых в солдатскую форму людей и произвели полный разгром её дома, побив зеркала, посуду, окна, порвав подушки и перины. Уездный комиссар Хохлов, получивший о том сообщение, немедленно направил в деревню имевшихся у него под рукой троих солдат и двоих милиционеров. Однако, те прибыли уже, как говорится, к разбору шапок: разбойников и след простыл. Милиционеры, опросив местных жителей, установили нарушителей порядка, оставалась лишь самая малость: найти их и примерно наказать.

Практически в то же время в селе Липяги того же уезда крестьяне периодически забирались в сады помещицы Церетелевой, "помогая" той освободиться от урожая яблок, при этом ломая и сами деревья, и забор, мешавший им уносить яблоки. Произошло всё потому, что помещица сдала свои фруктовые сады в аренду не местным жителям, а людям со стороны. Это-то и взбесило мужиков.

Наконец, в ночь на 24 июля кто-то неизвестный поджёг сарай и конюшню в соседней усадьбе другой помещицы — Жилинской. Сгорело 900 пудов сена и шесть лошадей. Да, к тому же, и мужики там оказались весьма буйными. Отказались тушить пожар. Благо, помогли в тушении военнопленные германцы и австрийцы. Пришлось два дня подряд приезжать в Липяги самому Хохлову и пытаться уладить дело мирным путём. Когда же переговоры со смутьянами завершились безрезультатно, уездный комиссар Временного правительства направил в село уездного начальника милиции в сопровождении четырёх солдат и трёх милиционеров для производства тщательного дознания и привлечения виновных к уголовной ответственности. Однако спустя всего два часа Хохлову сообщили по телефону, что на посланный отряд при въезде его в усадьбу Жилинской напала разъярённая толпа мужиков с топорами, вилами и косами. Двух человек (солдата и милиционера) убили, остальные запросили немедленной помощи. Одному из милиционеров удалось вырваться и укрыться в соседнем имении княгини Церетелевой.

Мешкать было нельзя. Хохлов тут же собрал все наличные силы милиционеров и солдат, как находившихся в распоряжении военного коменданта, так и из эвакуированных добровольцев, и во главе отряда из сорока человек направился в Липяги, предварительно ещё и отбив телеграмму в Тамбов с просьбой о присылке пятидесяти кавалеристов или казаков.

Прибытие вооружённого отряда не столько напугало крестьян, сколько вызвало в их среде страшное раздражение. Дело запахло кровью. И Хохлов, выяснив обстановку и поняв, что никаких убийств двух служивых не было, а также получив заверения от волостного руководства о мирном решении конфликта, поскорее убрался назад, созвав тем не менее, экстренное совещание малого уездного комитета. На этом комитете было принято решение не спускать зачинщикам и главарям их поступки, иначе ситуация вообще может выйти из-под контроля. К тому же, уездному комиссару сообщили о том, что его просьба о выделении военной помощи уважена. С большим трудом, но порядок в Спасском уезде был восстановлен (пусть и на непродолжительное время).

Зато тут же подобные инциденты произошли в Лебедянском, Шацком, Борисоглебском, Кирсановском, Козловском уездах. Причём, в последнем — особенно сильные и длительные (так, за несколько дней сентября крестьяне сожгли в этом уезде двадцать четыре имения, при этом убивая и грабя землевладельцев; всего же с 1 по 18 сентября там было сожжено или разгромлено 54 имения): лишь в конце сентября удалось восстановить хоть какой-то порядок. И в целом на сентябрь в Тамбовской губернии пришлось больше всего разгромов имений — 89 (в октябре, например, всего 36, в ноябре — 75).

Утром 23 августа по набату в имении Лотарево князя Вяземского, что в Усманском уезде, собралось около пяти тысяч крестьян из окрестных сел. Огромный, почти двухметрового роста мужик с лопатообразной, наполовину седой бородой одним движением руки направлял всю эту массу. Они своей массой смели солдатский патруль из 30 человек, охранявший имение, ворвались в дом князя, которого разбудил набат и который не понимал, по какому поводу зазвучал этот набат. Князь Борис был в атласном длинном халате, причёсанный и ухоженный. Жена его болела и потому осталась в спальной комнате. Князь же вышел в гостиную, где и встретил непрошенных гостей.

— В чём дело? — грозно окрикнул он мужиков, но те были настроены решительно.

— А в том дело, барин, что хватит пить нашу кровушку, — за всех ответил тот самый мужик. — Намедни получил я весточку, что и второй мой сын погиб на фронте, а ты тут со своей барыней в масле катаешься. Нонче наша власть пришла! Хватай его, мужики!

Крестьяне тут же окружили князя, схватили его под руки и поволокли во двор под истошные его крики.

— Барыню ищите, княгиню! — командовал вожак.

Мужики разбежались по дому. Княгиню нашли в спальне и, как была в ночной рубашке с ночным же чепцом на голове, также вытащили её во двор.

— Пожалейте княгиню, она слаба, болеет, — попросил князь.

Мужики глянули на своего предводителя, ожидая указаний. Тот стоял, почёсывая затылок. Княгиня обезумевшими от страха глазами смотрела на взбунтовавшуюся чернь. Она была действительно больна и очень слаба, едва держалась на ногах.

— Ладно! Отвезите её в Коробовку и держите под арестом, как заложницу, — сжалился предводитель. — Князя же заприте пока в хлеву. И — гуляй, мужики!

Один из сбежавших караульных князя Вяземского (остальные перешли на сторону смутьянов) на лошади добрался до Усмани и сообщил уездному комиссару Русанову о происшедшем. У того волосы дыбом встали. Он тут же направил в Лотарево своего помощника с двадцатью солдатами. Отряд добрался в имение только к вечеру. Лишь к утру помощнику уездного комиссара удалось уговорить крестьян освободить князя с условием немедленной отправки его на фронт. Под конвоем милиционеров во главе с прапорщиком Петровым и выборных толпы князя Вяземского отправили на станцию Грязи. Несколько позже туда же отправился и помощник уездного комиссара с сорока солдатами и начальником уездной милиции. Задержка была вынужденной: ему сообщили, что взбунтовавшиеся мужики, снова ударив в набат, пошли громить соседнее имение князей Вельяминовых. Лишь успокоив с помощью солдат погромщиков, помощник уездного комиссара отправился на станцию Грязи. Однако он опоздал всего на несколько минут. Князь Вяземский был зверски забит до смерти солдатами из проезжавшего эшелона и толпой местных крестьян. Вернувшись в Усмань, помощник доложил своему начальнику о случившемся. Уездный комиссар Русанов по телефону связался с губернским комиссаром Временного правительства (так именовались руководители исполнительной власти на местах, которых затем сменили большевистские председатели исполнительных комитетов) в Тамбове Давыдовым и запросил срочной помощи в двести надёжных конных солдат, а ещё лучше казаков, а также потребовал от судебных властей немедленных арестов подстрекателей к убийству.