Перед тем, как снова покинуть Зимний, министр-председатель распорядился удалить из дворца всех женщин. Чем было вызвано это распоряжение, никто не знал. Но оно произвело панику. Зимний дворец очень быстро опустел.

Керенский позвонил министру юстиции и обер-прокурору Временного правительства Малянтовичу.

— Павел Николаевич! Почему до сих пор не пойман Ленин?

— Ищем, Александр Фёдорович! Кажется, уже напали на след, — ответил министр.

Интересная штука — матушка-история. Порою так переплетает судьбы совершенных антагонистов, что просто диву даёшься.

Нынче Керенский никак не может найти Ульянова-Ленина, а всего лишь каких-то тридцать лет тому отец Александра Фёдоровича, Фёдор Александрович Керенский, попечитель гимназии в Симбирске, где учился позже и сам будущий Председатель Временного правительства, собственноручно вручал золотую медаль выпускнику этой гимназии Володе Ульянову, младшему брату народовольца-цареубийцы Александра Ульянова.

Да и сам Павел Николаевич Малянтович оказался тесно связанным (пусть и опосредованно) с большевиками в бытность свою работы адвокатом.

В начале своей карьеры Малянтович был помощником присяжного поверенного у самого Плевако. Став же адвокатом, Павел Николаевич быстро завоевал известность в России участием в громких политических процессах. По просьбе Максима Горького, он защищал сормовских рабочих, среди которых был Пётр Заломов, прототип Петра Власова, героя горьковского романа "Мать", членов большевистской фракции Думы, участников восстания на крейсерах "Азов" и "Очаков"...

Особенно интересным было дело о ста тысячах рублей, завещанных в 1906 году промышленником Саввой Морозовым большевикам. Малянтович не только блестяще выиграл это дело, но и с риском для карьеры (партия ведь была нелегальной, значит охранка пыталась выяснить, куда уйдут эти деньги) получил всю сумму по доверенности, выданной ЦК РСДРП, и передал их в целости и сохранности большевику Леониду Красину.

Кстати, чрезвычайно интересен и ещё один факт биографии Малянтовича. До революции 1917 года в его юридической конторе, среди прочих, служили эсер Александр Фёдорович Керенский (тот самый!) и меньшевик Андрей Януарьевич Вышинский (тоже тот самый, ставший в тридцатых-сороковых годах генеральным прокурором СССР, а в июле 1917 года, будучи в должности комиссара милиции Якиманского района Москвы, подписавший приказ по району о розыске и аресте скрывавшихся от правосудия большевистских лидеров Владимира Ленина и Григория Зиновьева).

19 октября 1917 года Малянтович предписал прокурору судебной палаты сделать немедленно распоряжение об аресте Ленина. Прокурор судебной палаты, во исполнение этого распоряжения, обратился к главнокомандующему войсками Петроградского военного округа с просьбой приказать подведомственным ему чинам оказать содействие гражданским властям в производстве ареста и о доставлении Ленина в случае задержания его военными властями, судебному следователю по особо важным делам П.А. Александрову.

История эта имела продолжение после прихода к власти большевиков. 26 октября многих членов Временного правительства арестовали и препроводили в Петропавловскую крепость, Павла Николаевича Малянтовича по личному распоряжению Ленина на следующий день выпустили на свободу. Более того, Предсовнаркома собственноручно подписал и лично вручил Малянтовичу охранную грамоту, которой предписывалось не только не трогать его, но и не ущемлять жилищных прав (адвокат жил с семьёй на Пречистенке в семикомнатной квартире). Видимо, здесь свою роль сыграли те самые, удачно проведённые Малянтовичем в начале века процессы. Впрочем, никакая охранная грамота не помогла Малянтовичу в годы сталинских репрессий — в январе 1940 года после скорого суда его расстреляли. Причём, пока старый, больной, измученный пытками Малянтович ждал своей участи в камере смертников, его обезумевшая от горя жена писала отчаянные письма "милейшему Андрею Януарьевичу". Разумеется, эти письма остались безответными.

Спустя некоторое время Керенского в Главном штабе посетили представители американской миссии Красного Креста миллионер Томпсон и полковник Роббинс. Они настоятельно рекомендовали министру-председателю безотлагательно выступить в роли миротворца и немедленно издать указы о мире и о земле. Чтобы что-нибудь ответить, Керенский пообещал подумать над их словами. Но занимало его другое: он с минуты на минуту ожидал, что разрыв отношений между правительством и Военно-революционным комитетом вызовет отпор со стороны последнего.

А в самом Смольном беспрерывно шло заседание ЦК РСДРП(б) и ВРК. То и дело выступал Лев Троцкий, председатель Петроградского Совета, который, в отсутствие в штабе революции Ленина, пока возглавлял его.

— Нас спрашивают, — говорил Троцкий, прирождённый оратор, — собираемся ли мы устроить выступление? Я могу дать ясный ответ на этот вопрос. Петроградский Совет сознает, что наступил наконец момент, когда вся власть должна перейти в руки Советов. Эта перемена власти будет осуществлена Всероссийским съездом. Понадобится ли вооружённое выступление — это будет зависеть от тех, кто хочет сорвать Всероссийский съезд.

Пользуясь отсутствием Ленина и используя весь свой огромный, почти непререкаемый авторитет большевистского лидера, Троцкий говорил в данном случае от имени партии, пренебрёгши требованием Владимира Ленина начать восстание прежде, чем откроется Второй Всероссийский съезд Советов. Троцкого слушали внимательно и с уважением. Он, тем временем, продолжал:

— Нам ясно, что наше правительство, представленное личным составом временного кабинета, есть правительство жалкое и бессильное, что оно только ждёт взмаха метлы истории, чтобы уступить своё место истинно народной власти. Но мы ещё теперь, ещё сегодня пытаемся избежать столкновения. Мы надеемся, что Всероссийский съезд Советов возьмёт в руки власть, опирающуюся на организованную свободу всего народа. Но если правительство захочет использовать то краткое время — 24, 48 или 72 часа, которое ещё отделяет его от смерти, для того, чтобы напасть на нас, то мы ответим контратакой. На удар — ударом, на железо — сталью!

Троцкий был благоразумным политиком и, желая в первое время обойтись малой кровью, он тайно вступил в переговоры с лидерами меньшевиков Фёдором Даном и Александром Гоцем о совместном приходе к власти мирным путём до Учредительного собрания, свергнув исчерпавшее себя Временное правительство. Меньшевики на переговоры пошли, но и они преследовали в этом случае свои цели.

А в это время к Петрограду подходили два миноносца, посланные из Гельсингфорса Центробалтом. Никакого приказа по этому поводу из ВРК не поступало. В данном случае, председатель Центробалта Павел Дыбенко проявил инициативу и послал корабли под предлогом "приветствия" собиравшемуся II Всероссийскому съезду Советов.

"Приветствие" это было весьма кстати для большевиков, поскольку в штабе ВРК стало известно, что Временное правительство привело в боевое состояние все военные училища столицы и стало стягивать к Петрограду юнкеров из Петергофа, Гатчины, Ораниенбаума, Павловска и даже из Киева. Охрана Зимнего дворца была усилена также юнкерскими отрядами Михайловского и Павловского военных училищ. Матросы крейсера "Аврора" и 2-го Балтийского флотского экипажа, охранявшие до того Зимний, отказались от такой чести и были заменены юнкерами. Кроме того, в Зимний ввели взвод артиллерии из Михайловского артиллерийского училища. На Дворцовую площадь к самому Зимнему были стянуты английские броневики с английской прислугой. Керенский потребовал от Ставки Верховного главнокомандующего, располагавшейся в Могилёве, скорейшего продвижения корпуса, который ещё ранее предназначался для разгрома революционного Петрограда.

В коридоре Мариинского дворца, где должно было начаться заседание Совета Российской республики или, говоря иначе, предпарламента Временного правительства, американский журналист-социалист Джон Рид столкнулся лицом к лицу с невысоким человеком с крысиным лицом и в изящном сюртуке. Это был профессор Шацкий, один из лидеров кадетской партии. Они поздоровались, как старые знакомые, и Рид без обиняков спросил: