32 Ах, много, много мы шалили! Быть может, пошалим опять; И много, много старой были Друзьям найдется рассказать Во славу университета. Как будто вижу я теперь Осаду нашу комитета: Вот Сашка мой стучится в дверь… «Кто наглый там шуметь изволит?» — Оттуда голос закричал. «Увидит тот, кто дверь отворит»,— Сердито Саша отвечал. 33 Сказав, как вихорь устремился — И дверь низверглася с крючком, И, заревевши, покатился Лакей с железным фонарем. Се ты, о Сомов незабвенный! Твоею мощной пятерней Гигант, в затылок пораженный, Слетел по лестнице крутой! Как лютый волк стремится Сашка На девку бледную одну, И распростерлася Дуняшка, Облившись кровью, на полу. 34 Какое страшное смятенье, И дикий вопль, и крик, и рев, И стон, и жалкое моленье Нещадно избиенных дев! Но вдруг огнями осветился Пространный комитета двор, И с кучерами появился Свирепых буфелей дозор. «Держи!» — повсюду крик раздался, И быстро бросились на нас; И бой ужасный завязался… О грозный день, о лютый час! 35 Капоты, шляпы и фуражки С героев буйственных летят, И — что я зрю? — о небо! Сашке Веревкой руки уж крутят!.. «Mon cher! [69] — кричит он, задыхаясь.— Сюда! Здесь всех не перебью!» Народ же, больше собираясь, На жертву кинулся свою. Ах, Сашка! Что с тобою будет? Тебя в рогатку закуют, И рой друзей тебя забудет… Нет, нет! Уж Калайдович тут! 36 Он тут! И нет тебе злодея! Твою веревку он сорвал И, как медведь, всё свирепея, Во прах всех буфелей поклал. Одной своей телячьей шапки Уже вовек ты не узришь, А сам, безвреден после схватки, Опять за пуншем ты сидишь; Пируй теперь, мой Жданов милый, Твоя обида отмщена, И проясни свой лик унылый Стаканом пенного вина. 37 И ты, мой друг в тогдашни годы, Теперь — подлец и негодяй, Настрой-ка, Лузин, брат, аккорды, Возьми гитару и взыграй. Прочь, прочь, Надеждин, от бильярда: Коль проиграл, так не робей! Donnez-nous, Jean, un peu [70] гишарда! Коврайский! Вот сивуха — пей! А ты, наш чайный разливатель, О Кушенский, не отходи И, как порядка наблюдатель, За пиром радостным гляди! 38 Засядем дружеским собором За стол, уставленный вином, И звучным, громогласным хором Лихую песню запоем… Летите грусти и печали К ебене матери в пизду! Давно, давно мы не ебали В таком божественном кругу! Скажите, блядиприпевая: «Виват наш Саша, молодец!» А я, главу сию кончая, Скажу: «Ей-богу, удалец!» ГЛАВА ВТОРАЯ 1 Чуть освещаемый луною, Дремал в тумане Петербург Когда с уныньем и тоскою Узрел верхи его мой друг. На облучке, спустивши ноги, В забы́тье жалком он сидел И об оконченной дороге В сердечной думе сожалел. Стакан последний сиволдая Перед заставой осушил, И, из телеги вылезая, Он молчалив и страшен был. 2 Нева широкая струилась Близ постоялого двора, И недалёко серебрилось Изображение Петра. Всё было тихо; не спокойно В душе лишь Саши моего, И не смыкалися невольно Глаза померкшие его, Недавно буйного студента. С дымящимся от трубки ртом, Он, прислонясь у монумента, Стоял с потупленным челом. 3 «Увы, увы!.. Часы веселья, Вы пролетели будто сон!» Так в петербургском новоселье, Вздохнувши тяжко, мыслил он: «Быть может, долго, молодые Красотки, мне вас не видать!.. Так в петербургском новоселье Вздохнувши тяжко, мыслил он: «Быть может, долго, молодые Красотки, мне вас не видать! И долго, жопочки крутые, На вас не буду умирать, И щупать трепетной рукою, И прижимать к своим устам, И нежно припадать порою К упругим, полненьким грудям! 4 Прощайте, звонкие стаканы, И пунш, и грозный ерофей! Быть может, други мои пьяны Теперь пируют у блядей И сны приятные осенят Глаза, сомкнутые вином, И яркие лучи осветят Их, упоенных сладким сном! Увы, увы! А я, несчастный, Я б проклял восходящий день!..» Умолк… и луч денницы ясной Рассеивал ночную тень. вернуться Жан, дайте нам немного (фр). — Ред. |