Есть дикая скала на лоне океана…

С крутых ее брегов, под ризою тумана

Приветствует тебя, задумчивый пловец,

Гробница мрачная, обмытая волнами;

Вблизи ее лежат обросшие цветами

       Разбитый скипетр и венец…

Кто здесь? Нет имени!.. Спросите у вселенной!

То имя начертал булат окровавленный —

От скифского шатра до нильских берегов —

На бронзе, на груди бойцов ожесточенных,

В народных племенах, в мильонах изумленных

       Пред ним склонявшихся рабов.

Два имени векам переданы веками,

Но никогда ничье громовыми крылами

Не рассекало мир с подобной быстротой;

Нигде ничья нога сильнее не врезала

Следов в лицо земли — и грозную сковала

       Судьба над дикою скалой!..

Вот здесь его дитя шагами измеряет,

Враждебная пята гробницу попирает,

Громовое чело объято тишиной,

Над ним в вечерней мгле жужжит комар ничтожный,

И тень его один внимает гул тревожный

       Волны, летящей за волной.

И мир тебе, о прах великого героя,

Ты цел и невредим в обители покоя!

Глас лиры никогда гробов не возмущал,

Всегда таила смерть убежище для славы.

Ничто не оскорбит удел твой величавый:

       Тебе потомство — трибунал!..

Твой гроб и колыбель сокрыты в мгле тумана,

Но ты как молния возник из урагана

И, безыменный муж, вселенную сразил.

Так точно славный Нил, под Мемфисом глубокий,

В Мемноновых степях струит свои потоки

       Еще без памяти, без сил.

Упали алтари, разрушилися троны;

Ты миру даровал победы и законы,

Ты славой наречен над вольностью царем —

И век, ужасный век, который местью грянул

На царства и богов, перед тобой отпрянул

       На шаг в безмолвье роковом.

Ты грозного числа врагов не устрашался,

Ты с призраком, вторый Израиль, состязался,

И призрак изнемог под тяжестью твоей;

Возвышенных имен могучий осквернитель,

Ты с слабостью играл, как демон-соблазнитель

       Играет с чашей алтарей.

Так, если старый век при факеле могильном

Терзает, рвет себя в отчаянье бессильном,

Издавши вольный крик в заржавленных цепях,—

То вдруг из-под земли герой неблагодарный

Встает, разит его — и ложь, как сон коварный,

       Падет пред истиной во прах!

Свобода, слава, честь — мечты очарованья —

Гремели для тебя, как бранные воззванья,

Как отзыв роковой воинственной трубы,

И слух твой, языком невнятным пораженный,

Внимал лишь одному волнению вселенной

       И воплю смерти и борьбы!..

И, чуждый прав людей, надменный, величавый,

У мира одного ты требовал — державы!

Ты шел… И пред тобой везде рождался путь,

И лавры на скалах пустынных зеленели!

Так меткая стрела летит до верной цели,

       Хотя б сквозь дружескую грудь.

И никогда фиал минутного безумья

С чела не разгонял державного раздумья;

Ты пурпура искал не в чаше золотой;

Как воин на часах, угрюмый и бессонный,

Ни вздоха, ни слезы, ни ласки благосклонной

       Ты не дарил красе младой.

Войну, тревогу, стон, лучи зари багровой

На копьях и мечах любил твой дух суровый,

И только одного товарища в боях

Лелеяла твоя десница громовая,

Когда, широкий хвост и гриву воздымая,

       Он бил копытом сталь и прах.

Не равный никому гордыней равнодушной,

Ты пал без ропота, судьбе твоей послушный;

Ты мыслил… И презрел и зависть, и любовь!

Как царственный орел, могучий сын эфира,

Один всевидящий ты взор имел для мира,—

       И этот взор был: смерть и кровь!

Внезапно овладеть победной колесницей,

Вселенную потрясть могучею десницей,

Попрать одной ногой трибунов и царей,

Сковать ярмо любви из зависти коварной,

Заставить трепетать народ неблагодарный,

       Освобожденный от цепей!

Быть века своего и мыслию и жизнью,

Кинжалы притупить, рассеять бунт в отчизне,

Разрушить и создать всемирные столпы,

Под заревом громов, надежды неизменной

Оспорить у богов владычество вселенной…

       О сон!.. О дивные судьбы́!..

Ты пал однако, пал — на пиршестве великом,

И плащ властительный ты на утесе диком

Увидел наконец растерзанный врагом —

И рок, единый бог, в которого ты верил,

Из жалости сажень земли тебе отмерил

       Между могилой и венцом.

О, если б я постиг глубокие мечтанья,

Ужасные плоды того воспоминанья,

Которое тебя покинуть не могло!..

На доблестную грудь бездейственные руки

Ты складывал крестом, и тягостные муки

       Мрачили грозное чело!

Как пастырь на брегу реки уединенной,

Завидя тень свою в волне одушевленной,

Следит ее вблизи и в недрах глубины —

Так точно на скале, печальный и угрюмый,

Ты гордо вызывал торжественною думой

       Дни величавой старины,