Кто в вихре суеты, забав и наслаждений, В порочном торжестве, как Леда, утопал, Кто неба глас среди греховных упоений И совесть заглушал,— О други, никогда тот смертный злочестивый Земных своих оков не может сокрушить: Разрушится над ним гнев бога справедливый — По смерти будет жить! Как жалостная тень преступной Арахнеи, В кругу своих детей страдать осуждена, И неразлучны с ней сыны ее — злодеи, И мучится она,— Так точно и душа преступника земного Подвергнется навек сей горестной судьбе — Не к богу воспарит, но с телом будет снова В мучительной борьбе…» Умолк… Сомнительный Цебес прервал молчанье. «Сократ, — вещает он, — приятно для меня На вечность и на суд небесный упованье, Бессмертью верю я; Согласен я, что жизнь — ничтожное мгновенье: Тому примером всё, тому примером ты, Но дай на мой вопрос правдивое решенье — Я в бездне темноты. Ты рек: душа живет за дверью гробовою, Но если в факеле светильник догорел, То где огонь? Куда с последнею струею Сей пламень отлетел? Светильник и огонь — всё вместе исчезает; Душа, бессмертие — не разны, а одно; Бессмертье, как огонь, от тела отлетает — И после где ж оно? Иль так сравним: душа для чувственного тела Нужна, как арфе звук. От времени и лет Разрушилась она, разбилась и истлела… Где ж звук, коль арфы нет?» С унынием в очах, с поникшими главами Внимали мудрецы Цебесовым словам И мнили: «Прав Цебес — и всё под небесами Готовится червям. Всё будет жертвою земли и разрушений; Где звук, коль арфы нет? Где ждать венца наград?..» …И мнилось, ожидал небесных вдохновений И гения Сократ. Как старец на пиру, весельем оживленный, Как солнце, просияв в туманных высотах, Изрек ему ответ страдалец незабвенный В божественных словах: «Друзья мои, огонь — ничтожное сравненье С лучом всевышнего — с бессмертною душой,— С душой и бренностью такое ж съединенье, Как с небом и землей. Душа есть чистый свет, всевидящее око, Пред коим в жизни сей не скрыто ничего; Всё зрит душа — и здесь, и в вечности глубокой — Она душа всего. Рожденье, красоту и смерть земного света — Всё чувствует она, но только вне себя; Пред нею будущность туманом не одета, Пред ней всегда заря. Исчезнет всё — она, как время, непременна; Где смерть — ей жизнь, где мрак — ей свет. Всегда жива… Исчезнут свет и тьма, разрушится вселенна — Не рушится она. Ты мнишь, душа для чувств есть арфы звук согласный, А арфа будет прах от времени и лет. Цебес, не льстись мечтой и ложной и опасной: Душе предела нет. Судьба земных вещей ничтожна, быстротечна, Но тайною душой, но нами движет бог. Перст божий — звук души; как бог, душа безвечна… Бессмертен я!.. Восторг!..» И между тем уже румяное светило На западе текло во блеске красоты И, крояся в волнах, печально золотило Гимета высоты. Спешили к берегам, белея парусами, Укромные ладьи веселых рыбарей, И, с радостными их сливаясь голосами, Пел в роще соловей. И ближе пастухов свирели раздавались, И сча́стливых людей отрада и покой — В темнице мудреца с тоской согласовались, Как отблеск света с тьмой. <1826> 118. Мечта
Простерла ночь свои крыле На свод небес червленый; Туманы вьются по земле… В сон легкий погруженный, На камне диком я сижу В мечтаниях унылых И в горькой думе привожу На память сердцу милых. Вдруг из-за черно-сизых туч Серебряной струею С луны отторгнувшийся луч Блеснул передо мною. О милый луч, зачем рассек Ты горние туманы? Иль исцелить мои притек Неисцелимы раны? Или сокрытые судьбой Поведать тайны мира? О луч божественный, открой, Открой, пришлец эфира: Или к несча́стливым влечет Тебя волшебна сила, И снова к счастью расцветет Душа моя уныла? Так! Я восторгом упоен И мыслию священной! Не ты ли в образ облечен Души мне незабвенной? Быть может, вьется надо мной Дух милый в виде тени, Быть может, ивы сей густой Он потрясает сени. Ах, если это не мечта В час полночи священный, Носися вкруг меня всегда, О призрак драгоценный! Хотя твоим полетом слух Мой робкий насладится, И изнемогший, скорбный дух Внезапно оживится… Но месяц посреди небес Облекся пеленою. Где милый луч мой? Он исчез — И я один с мечтою! 1820-е годы |
