71. Разочарование Была пора — за милый взгляд, Очаровательно притворный, Платить я жизнию был рад Красе обманчиво упорной! Была пора — и ночь, и день Я бредил хитрою улыбкой, И трудно было мне, и лень Расстаться с жалкою ошибкой. Теперь пора веселых снов Прошла, рассорилась с поэтом,— И я за пару нежных слов Себя безумно не готов Отправить в вечность пистолетом. Теперь хранит меня судьба: Пленяюсь женщиной, как прежде, Но разуверился в надежде Увидеть розу без шипа. 1834 72. Сарафанчик
Мне наскучило, девице, Одинешенькой в примерной мате Шить узоры серебром! И без матушки родимой Сарафанчик мой любимый Я надела вечерком — Сарафанчик, Расстеганчик! В разноцветном хороводе Я играла на свободе И смеялась как дитя! И в светлицу до рассвета Воротилась: только где-то Разорвала я шутя Сарафанчик, Расстеганчик! Долго мать меня журила — И до свадьбы запретила Выходить за ворота; Но за сладкие мгновенья Я тебя без сожаленья Оставляю навсегда, Сарафанчик, Расстеганчик! 1834 73. Картина («О толстый муж, и поздно ты и рано…») О толстый муж, и поздно ты, и рано С чахоточной женой сидишь за фортепьяно, И царствует тогда и смех, и тишина… О толстый муж! О тонкая жена! Приходит мне на мысль известная картина — Танцующий медведь с наряженной козой… О, если б кто-нибудь увидел господина, Которого теперь я вижу пред собой, То верно бы сказал: «Премудрая природа, Ты часто велика, но часто и смешна! Простите мне, но вы — два страшные урода, О толстый муж, о тонкая жена!» 1834 74. Глупой красавице Как бюст Венеры, ты прекрасна, Но без души и без огня, Как хладный мрамор, для меня Ты, к сожаленью, не опасна. Ты рождена, чтобы служить В лукавой свите Купидона, Но прежде должно оживить Тебя резцом Пигмалиона. 1834 75. Атеисту Не оглушайте вы меня Ни вашим карканьем, ни свистом Против начала бытия! Смотря внимательно на вас, Я не могу быть атеистом: Вы без души, ума и глаз! 1834 76. Напрасное подозрение «Нет! Это, друг, не сновиденье: Я вижу у тебя есть женский туалет! Женат ты?» — «Нет…» — «Не может быть!» — «Какое подозренье! Ты знаешь сам: я женщин не терплю». — «Откуда ж у тебя явились папильотки?» — «О милый мой! Поверь, не от красотки: Нередко завивать собачку я люблю». 1834 77. Село Печки (принадлежащее тринадцати помещикам) Полны божественной отвагой, Седрах, Мисах и Авденаго Когда-то весело в печи Хвалили бога с херувимом И вышли в здравье невредимом, И ужаснулись палачи!.. Теперь — совсем другое дело, Теперь боятся лишь плетей, И заверяю очень смело, Что это лучше для людей. Умнее сделались народы: Всем есть свиней позволено́, И печь халдейская из моды В Европе вывелась давно. Все стали смирны как овечки, Живут, плодятся и растут И смертью собственною мрут… Но есть село — его зовут Не печь халдейская, а Печки. И в том селе, как ветчина, Коптятся маленькие хлопцы, Двенадцать их, а старшина У них тринадцатый: Потоцци. 1835 78. На память о себе Враждуя с ветреной судьбой, Всегда я ветреностью болен И своенравно недоволен Никем, а более — собой. Никем — за то, что черным ядом Сердца людей напоены́; Собой — за то, что вечным адом Душа и грудь моя полны. Но есть приятные мгновенья!.. Я испытал их между вас, И, верьте, с чувством сожаленья Я вспомяну о них не раз. 1835 79. Отчаяние Он ничего не потерял, кроме надежды. А. П<ушкин> О, дайте мне кинжал и яд, Мои друзья, мои злодеи! Я понял, понял жизни ад, Мне сердце высосали змеи!.. Смотрю на жизнь как на позор — Пора расстаться с своенравной И произнесть ей приговор Последний, страшный и бесславный! Что в ней? Зачем я на земле Влачу убийственное бремя?.. Скорей во прах!.. В холодной мгле Покойно спит земное племя: Ничто печальной тишины Костей иссохших не тревожит, И череп мертвой головы Один лишь червь могильный гложет. Безумство, страсти и тоска, Любовь, отчаянье, надежды И всё, чем славились века, Чем жили гении, невежды,— Всё праху, всё заплатит дань До той поры, когда природа В слух уничтоженного рода Речет торжественно: «Восстань!» <1836> |
