– Прости, – шепчет он, – прости.
– И теперь ты вдруг просто решил вернуться? После нескольких недель молчания, ничего, никаких звонков до вчерашнего дня? О чём ты думал, Джи?
Потому что я использую "Джи", а не "Джерард", он делает один прерывистый вдох и ломается. Его маска разлетается, и он прячет лицо в ладонях, плача, как ребёнок.
Это неосознанное решение, я клянусь. Но мои руки находят его в темноте, которая прячет нашу печаль, и я ложусь на кровать, прижимая его дрожащее тело к своему. Это странно, но я успел забыть, как поразительно сочетаются наши тела, словно части одного пазла.
– Я просто хотел, чтобы ты был в порядке, – он рыдает в рукав своей рубашки, и его дрожь передаётся и мне. – Я думал, что ты научишься тому, каким счастливым можно быть в одиночку. Я думал, что ты увидишь...
Несмотря на весь мой гнев и растерянность, что-то очень древнее и первобытное окликает меня. Мои инстинкты призывают меня держать его крепче, что я и делаю, зарываясь лицом в его волосы. Я чувствую знакомый запах жасмина и вдруг понимаю, что испытываю такую страсть к мальчику, лежащему в моих руках, что это сбивает меня с толку.
И я больше не хочу этого делать. Вести эту мысленную борьбу, не зная, вернётся ли он когда-либо. Я не хочу надеяться и разочаровываться, испытывать гнев и боль. Я не хочу продолжать вместе этот танец от любви к разочарованию, от вожделения к потере. Я так устал. Я очень, очень устал, и больше не хочу этого делать. Я просто хочу его.
Так что я его прощаю. Вы можете не верить в это, считать, что это не сможет произойти в ближайший миллион лет, но всё так и есть. Есть столько всего, чем я руководствуюсь - его извинения, и тепло, кипящее в моём животе, где раньше была пустота. Так что я прощаю его, потому что не хочу быть причиной этой боли и страданий. Это наш второй шанс, наша открывшаяся дверь. И почему мы должны испортить всё из-за чего-то такого простого? В глубине души мы просто два грёбаных химических человека со своими недостатками и обидами. Несмотря на все способы, которыми он разрывал меня на части и подводил, я всё ещё люблю его. С недостатками и всем остальным.
Это так ясно для меня. Я люблю его. Это выжжено на моём мозгу. Это в каждом моём слове. Я люблю его, и он может сделать мне больно ещё сто раз, но я всё ещё буду его любить. Тысячу раз. Миллион раз. Ничего не изменится.
– Тебе нужно было стать свободным, непривязанным, – рыдает Джерард, схватившись за мою талию. Он так боится. Так боится, что я оттолкну его за то, что он был так уверен в своей правоте.
И я, наконец, понимаю. Я использовал его, как свою опору. Да, я любил его, но это было не тем, чем должно было быть. Я нуждался в любви. Я нуждался в том, чтобы быть зависимым. Я нуждался в том, чтобы быть нужным, и он всё это для меня осуществил.
Но что теперь? За месяц мне удалось обратить вспять всё, что произошло, чтобы снова стать Невидимым. Но я всё ещё я? Да. Я выживший? Да. Я прошёл через это? У меня никогда не было в этом необходимости. Я бы никогда не преобладал над Джерардом, и за это я ему благодарен.
Джерард научил меня стольким вещам, так много раз. Даже после того, как он ушёл, я продолжал учиться. Он хотел, чтобы я стал независимым, самим собой. И я это сделал. Просто посмотрите на меня. Посмотрите на меня, берущего на себя ответственность за того, кого я люблю. Я стал чертовски сильнее, чем когда-либо раньше.
Он целует мой живот сквозь ткань рубашки.
– Пожалуйста, Фрэнки. Пойми, почему я должен был это сделать. Попытайся увидеть, почему я должен был уехать. – Его голос безумный. – И почему я должен был вернуться к тебе. – Умоляющий. Отчаянный. – Скажи мне, что нуждаешься во мне.
Когда я не отвечаю, он поднимает голову. Его глаза затуманенные, безумные. Он обхватывает моё лицо своими горячими ладонями.
– Скажи мне, – он говорит так, словно пытается заглянуть мне в душу.
Осторожно я отнимаю его руки со своего лица, прижимая их к себе.
– Я не нуждаюсь в тебе, Джи, – шепчу я, качая головой.
Джерард смотрит на меня так, словно я сказал ему, что вся его семья трагически погибла в аварии. Разбито и удивлённо, будто он просто не может поверить своим ушам. Кто мог предвидеть, что случится такое?
– Я больше не нуждаюсь в тебе, – начинаю я снова, поднося его руки к своим губам. – Но я хочу тебя. Я хочу тебя больше всего.
Мои слова порождают огромнейшее чувство облегчения, и мы тонем в нём. Я утопаю в его глазах и просто не хочу всплывать на поверхность. Я закрываю свои глаза, и Джерард наклоняется надо мной, моя голова прижимается к подушке. Он не целует меня, нет, его губы даже не касаются моей кожи. Он смеётся, а я плачу, а потом я тоже начинаю смеяться, пока он плачет ещё сильнее. В этом даже нет ничего смешного, но наши тела и сознания испытывают такое огромное облегчение, столько эмоций, что просто не знают, как иначе реагировать. Есть столько радости, столько счастья, рождающегося внутри нас, что мы просто не знаем, как это всё выразить. Так что мы смеёмся, и мы плачем, и он обнимает меня так крепко, что я могу просто лопнуть.
Его руки заползают под мою рубашку, медленно задирая её вверх. Он целует чувствительную кожу, его губы перемещаются с моего живота на бёдра, оставляя за собой след тепла и огня.
Но есть что-то совершенно другое в том, как его губы касаются моей разгорячённой кожи. Нет никакого безумия, которое обыкновенно присутствовало в наших контактах, нет головокружительных стонов и тяжёлых вздохов. Как будто всё это притупилось от его отсутствия, и страстное желание его касаний заняло это место. Это словно повторное знакомство. Я хочу ощутить его кожу на своей так сильно, что думаю, что закричу, если время замедлится ещё больше, больше, чем я хочу ждать. Это такое противоречие, мазохистское поведение. Но его губы-бабочки просто порхают на моих собственных, и я знаю, что это способно остановить время.
Это самое ошеломляющее чувство. Я теряю ощущение времени, когда его пальцы бродят вверх и вниз по моему туловищу. Я даже не могу проследить, где он касается меня, или какая часть тела чувствует себя так хорошо. Всё это возвышает. Темнота обволакивает комнату, в результате чего его черты лица смягчаются, а он отбрасывает на меня тень.
