Все чувства покидают моё тело. Я теперь далеко, далеко от всего этого. Но каким-то образом мне удаётся не забывать дышать.

Выходные

Большинство детей предпочитают ничего не делать, чем ходить в школу. Я ненавижу школу, но предпочёл бы отправиться в место, где я невидимый, чем остаться дома, где я таким не являюсь. Выходные — отстой.

Худшее в выходных это то, что я не могу никуда деться. В течение недели я могу исчезать в туалетах и школьных классах. В выходные всё, что у меня есть — моя комната. И я ненавижу мою комнату по причинам, которые, я совершенно уверен, вы уже знаете.

Мама возится со мной по выходным. Она приносит мне еду, потому что считает, что я слишком худой, а затем пытается проанализировать мои "чувства". Молодец, мам, но я больше ничего не чувствую.

Она спрашивает меня, почему я не приглашаю к нам своих друзей. Мой стандартный ответ — у них у всех есть своя жизнь. Я думаю, что она чувствует себя плохой матерью для меня. Не знаю, почему не рассказываю ей о Майки.

А ещё есть тема о девушке/парне. Моя мать не знает, гей я или нет. А я ни разу не потрудился уточнить это для неё. Так что она иногда спрашивает меня: "Есть какие-нибудь мальчики из школы, которые тебе нравятся?". Она говорит очень осторожно и волнуется, потому что не уверена, обижусь ли я на неё или просто отвечу. Мой самый распространённый ответ просто "Нет". Иногда я хмурюсь. Так что я сварливый неправильно понятый подросток, и я проявляю это!

Затем она спрашивает: "А какие-нибудь девочки?", на что я саркастично отвечаю: "Да, конечно, мам. На самом деле я трахался с десятью в подвале. И это было только вчера вечером!".

Это обычно затыкает её.

Потому что дело в том, что я гей. И мне стыдно.

Теперь, прежде чем вы начнёте кричать на меня, позвольте кое-что объяснить. Я не стыжусь того, что мне нравятся парни. Это, наверное, последняя из моих проблем. Быть геем это не мой самый большой страх, но причина кроется за этим.

Видите ли, мой самый большой страх в том, что Оуэн, мальчик, которого я называл своим братом, сделал меня таким. Как бы вы себя чувствовали, если бы день за днём просыпались изнасилованными вашим братом (приёмным или нет) и думали о том, что вы тот, кто вы есть, вам нравятся те, кто нравятся, потому что он делает с вами эти вещи? Вещи, которые являются очень, очень неправильными. Как бы вы себя чувствовали?

Как полное дерьмо, вот как.

И стыд. Стыд за то, что вам нравятся мальчики, потому что ваш брат трогает вас по ночам.

Вот она, печальная правда. Я, Фрэнк Энтони Айеро, грёбаный сукин сын. Разносите новость.

В любом случае, свои выходные я провожу, закрывшись в комнате, которую ненавижу, ненавидя людей, с которыми живу, и то, что они со мной делают.

И больше всего я ненавижу себя.

Карма

У меня нет машины. Ну, не совсем так. У меня есть машина. Но это ещё и автомобиль Оуэна, и мы делим его друг с другом. Самый честный способ сказать об этом, просто признать, что я отказываюсь ездить в одной машине с ним. Да и в любом случае, он обычно не позволяет мне её брать.

Но в воскресенье я просто нуждался в автомобиле. Потому что Майки позвонил мне и спросил, не хочу ли я приехать и провести с ним время. И я понял, что на самом деле это отличный способ свалить из дома и от свирепых взглядов мамы и Оуэна... хорошо, Оуэна в целом.

И то, как далеко я собирался зайти, чтобы заполучить машину, было удивительно.

— Оуэн?

Оуэн даже не отвёл взгляд от того, что смотрел на ноутбуке, и очевидно, это было порно. Я мельком взглянул на это и испытал жуткое отвращение. Это была куча голых женщин, которым заткнули рты и привязали к стульям. Они все были в ужасе, в их стеклянных глазах сверкали слёзы. Оуэн трахается со мной, и Оуэн трахается с девушками. Для него это не имеет значения. Я знаю только то, что он больной садист-ублюдок, трахающий своего брата, и я никогда не захочу увидеть его другую сторону.

Я чуть повысил свой голос:

— Эм, Оуэн?

— Что? — ворчит он, поднимая на меня свои голубые глаза. И я просто теряю дар речи. Он до смерти пугает меня одним только взглядом.

— Н-ничего, — бормочу я и разворачиваюсь, чтобы уйти, отказавшись от своих планов с просьбой подвезти меня к Майки.

Похоже, я иду пешком.

Я не знаю, почему у меня такая карма, но она просто ужасна. Я был бы согласен даже на одно маленькое облачко с дождём, но она послала мне целую грёбаную бурю. И мне повезло пройти под ней около двух километров.

Я мог бы упомянуть сейчас, что не верю в Бога. Если бы Бог на самом деле существовал, он бы никогда не позволил Оуэну творить со мной и другими людьми такие вещи. Он никогда не позволил бы папе бросить нас. И, чёрт, он бы сделал меня немного худее!

По крайней мере, Он мог бы ниспослать всемогущую молнию, которая ударит в меня и избавит от боли и бремени, которым является моё существование.

Но никакой такой удачи мне не светит.

Всё, чем Он в конечном счёте одаривает меня, так это мокрая насквозь чёлка и одежда, которая облепляет меня сейчас, как вторая кожа.

С таким озлобленным настроением я подхожу к дому Уэев, дрожа от холода, пока дождь бьёт меня по лицу. И мне кажется, что я промёрз до костей, и мне больше никогда не будет тепло и сухо.

Дверь открывает не Майки. Это Джерард, его длинные волосы заправлены за уши, а глаза почти что закрываются, как будто он только проснулся. И на нём нет ничего, кроме пижамных штанов, которые низко посажены на его девчачьих бёдрах.

При виде меня, недовольного и дрожащего на их дверном коврике, на котором написано "WE COME", потому что буква "L" была выцарапана кем-то или стёрта, его губы расплываются в ухмылке. Видимо, он считает её единственным выражением лица, достойным меня.