Особенно, когда сны исчезают и превращаются в кошмары, но на самом деле вы проснулись и не можете даже кричать.

Вы не можете докричаться до вашей матери.

Вы не можете докричаться до вашего отца.

И вы не можете докричаться до Джерарда, который так чертовски далеко вместо того, чтобы заботиться о вашей безопасности, как он обещал.

Открытый

Проходит ночь. Так бывает всегда.

Я ненавижу солнце за то, что оно восходит. Почему оно просто не может ради меня остаться внизу и дать мне умереть в одиночестве в темноте? Темнота угрожающая и оскорбительная, но по крайней мере, она держит всё в тайне. Прячет. Но теперь встаёт солнце и через окно светит на моё голое, истерзанное тело, и я обнаруживаюсь. От солнца никогда нельзя скрыться.

Проходит время. Так бывает всегда. Я отсчитываю секунды по тому, сколько вдохов я сделал. Я

отсчитываю минуты по неизменному тиканью кухонных часов. Моя мать оставила свой ежедневник на кухонном столе. Я отсчитываю часы по её назначенным встречам во второй половине дня.

Мистер Шаффер в её офисе в 13:00, чтобы поговорить о его жестоком отце.

Мистер Альба в её офисе в 15:30, чтобы понять, почему он пытался покончить с собой шесть раз за один месяц.

Миссис Барбаджелло в её офисе в 18:25, чтобы разобраться с проблемами, которые у неё были в детстве.

Я смотрю на пометку, стоящую рядом с записью в ежедневнике.

Изнасиловал её брат, когда ей было двенадцать.

Моё сердце сжимается в груди. Прямо сейчас, бедная женщина сидит в офисе моей матери, сжимая носовой платок и рыдая о тех ужасных вещах, которые её брат сотворил с ней, когда она была ребёнком. Её собственный проклятый брат.

В этом мире есть и другие Оуэны.

И вдруг я не чувствую себя таким одиноким.

Мне больно. Настолько больно, что я стараюсь не двигаться. И мне интересно, миссис Барбаджелло испытала так же много боли, как и я? Ей всё ещё делают больно так же часто, как мне? Есть ли у неё тысячи различных порезов, оплетающих внутреннюю сторону бедра, от её брата-садиста, который проводит ножом по коже?

Но мне не кажется хорошим компромиссом то, что кто-то лезет в вашу душу. Для меня это как улица с односторонним движением.

Это заставляет меня задуматься. Я так усиленно думаю о том, что правильно, а что - нет, и как ты должен сообщать людям о таких вещах. Прямо передо мной пример человека, который испытывал боль. Но он обратился за помощью.

Думаю, я, наверное, никогда не обращусь за помощью. Я не такой сильный.

Дело в том, что я приветствую боль. Это пришло мне в голову, когда я бродил по своему пустому дому, но совсем не с пустой головой: я - выживший. Такие вещи должны убить тебя, на самом деле должны. Когда твоё сердце разрывается на кусочки и проваливается в желудок, а затем тебя тошнит, и в конечном итоге ты остаёшься без целого сердца. И есть только один крошечный кусочек, израненный и упорный, чертовски слабый, но ты выжил. Даже тогда, когда ты знаешь, что должен быть мертвым, ты жив. И поэтому каждая капля боли похожа на маленькое ознаменование победы. Ты живой, мальчик. Ты не онемевший. Маленький мальчик, ты живой.

Жаль, что тайно я болею за команду, которая положит конец этой жалкой жизни.

Иногда у меня такое чувство, что он в ловушке собственного сознания.

Слова моей матери. Насколько же они правильные. Я медленно приближаюсь к осознанию того, что нахожусь в плену своего разума. Только дело в том, что в любом случае я слишком боюсь высвободиться. Но эти слова... они делают меня одним из её грёбаных пациентов. Но я не психически больной с диагнозом шизофрении и бегающими глазами.

Я сексуально запутанный, униженный, эмоционально выебанный, тайно насилуемый подросток. Я застрял где-то в своём собственном сознании. У меня есть установленные правила для одинокой игры, с которой у меня появились проблемы после недавнего.

Я одинокий. Я одинокий. Я одинокий.

Я на кухне. Я на кухне, но не ем. Еда делает тебя жирным. Быть худым - Спасение. Когда ты маленькая худая сучка, тебя любят. Это так просто. Когда ты сидишь в одиночестве на кухне, отсчитывая секунды, минуты и часы по твоим вдохам, часам и ежедневнике, который на самом деле даже не твой, ты гниёшь. Твои внутренности гниют, и гниют, и умирают.

Кто этот мальчик, стоящий после бесконечных часов однообразных гуляний по грёбаному пустому дому? Он выглядит как кто-то знакомый. Но он слишком истощённый. Слишком исхудалый. Слишком пустой. Он похож на выжившего. Выжившего не после ночи. После Освенцима. Холокоста. Домашнего насилия. Изнасилования. Кто этот ребёнок? Кто-то на самом деле должен сказать ему, что он гниёт.

– Ты, блять, гниёшь.

Это был мой голос? Дерьмо. Я этот ребёнок. Ты гниёшь, Фрэнки. Просто гниёшь, истощаешься и умираешь внутри.

Теперь я ребёнок, говорящий сам с собой. А кто вообще сказал, что я не был сумасшедшим?

Звонок в дверь. Нахмурившись, я иду открывать. Кто прерывает мои страдания? Пошёл на хуй, Таинственный Прерыватель Страданий. Я тебя ненавижу. Давай, проглоти нож. Давай, поймай пулю. Давай, наткнись на медведя гризли. Сделай что-нибудь. Просто оставь меня в покое.

Я открываю дверь.

Вы когда-нибудь размышляли о судьбе? Как когда вы абсолютно подавлены, в унынии, не можете ещё раз по частям собрать себя с пола, судьба стучит в вашу дверь? Или это шанс? Совпадение?

Это странно, потому что я никогда не верил в судьбу. Родственные души? Я не верю в эту теорию. Участь? Никогда бы второй раз и не взглянул на это. Оплата наперёд? Смотрите не переусердствуйте с такой благотворительностью.