Я сердито смотрю на него.

— В чём теперь дело?

— Не так, — повторяет он.

— А как?

— Скажи это без сарказма. Скажи это, как я говорю.

Я краснею.

— Честно, я не понимаю, почему...

— Давай, скажи, как я.

Всё моё лицо покрыто пятнами, я уверен. Я пытаюсь ответить ему, но все слова выходят непонятной смущённой ерундой.

— Я же тебе нравлюсь, не так ли? — он приподнимает брови.

Я снова бросаю на него сердитый взгляд, прежде чем неохотно киваю головой. Потому что Бог знает, что это правда. Ну, так как я не верю в Бога, то Карма знает, что это правда. И Карма оторвёт мне яйца, если я совру Джерарду.

— Так называй меня Джи, — он ухмыляется. Я проглатываю смущение, хотя оно и так окрашивает моё и без того пылающее лицо в красный.

— Что, если зайдёт моя мама... Джи?

Он снова усмехается, ублюдок, продолжая смотреть на меня всё так же торжествующе, и кажется, чувствует себя очень даже комфортно на моей подушке.

— Она не зайдёт, — уверенно отвечает он.

— Откуда ты знаешь?

— Сомневаюсь, что она захочет нас прервать. Она думает, что я твой бойфренд.

О, как же я хочу стереть эту самодовольную улыбку с его прекрасного лица. Но я слишком занят, потому что давлюсь воздухом.

— Что? — я задыхаюсь, говоря быстро и бессвязно, как ненормальный. — Ты сказал ей об этом?

— Нет, но я заметил, как она посмотрела на меня, когда я сказал ей, что пришёл к тебе. Она подмигнула мне, Пэнси, — говорит он, выглядя довольным собой. – Она что, разве не знает, что ты гей?

Я замолкаю и закрываю глаза. Ох, чёрт, это всё-таки случилось...

— Она не знает? — восклицает он радостно. Очевидно, что он находит моё смущение забавным, с другой стороны, я не могу видеть его веселье. — О, Пэнси, не говори мне, что ты до сих пор не рассказал ей! В смысле, посмотри на себя! — хохочет он. Мои глаза распахиваются.

— Что значит "посмотри на себя"? — спрашиваю я. Теперь я очень взволнован. Я не из тех, кто очень открыто выражает свои эмоции, но сейчас я в этом не слишком уверен.

Джерард продолжает смеяться, пока я хмурюсь. Наконец, он говорит:

— Не обижайся, Фрэнки, но я знал, что ты гей, ещё в тот самый первый раз, когда Майки привёл тебя к нам домой. Почему ты думаешь, я так старался заставить тебя поговорить со мной?

— Так ты соблазняешь всех молодых мальчиков-геев, которые появляются в вашем доме?

Он смотрит на чертовски серьёзного меня, видит, что я чуть ли не с ума схожу, и пытается выдать последние смешки за кашель. Очень благородно с его стороны.

— Прости, — извиняется он, и я поражён тем, как мгновенно из шутника он становится искренним. — Я просто... ну, я знал, что ты гей, Фрэнки. Это не слишком очевидно, но я это знал.

Я всё ещё раздражён и смущён. Так что я считаю обязательным проигнорировать его извинения и поворачиваюсь к нему спиной.

Затем он нависает надо мной и целует. Прежде, чем я могу понять происходящее, мои руки сами запутываются в его волосах. Тихий стон формируется в горле, и я стараюсь подавить его. А потом он отстраняется.

— Я действительно извиняюсь, если обидел тебя, — говорит он по-детски искренне. Я могу сказать, что он действительно сожалеет о том, что смеялся надо мной, и что он просит у меня прощения. — Просто ты всегда казался мне парнем, который не скрывает такие вещи.

Я почти фыркаю... почти. Я — чемпион "Быть Невидимым", не скрываю часть себя? Вот это уже смешно.

Но я не смеюсь, потому что он выглядит искренним и виноватым, а я не хочу видеть его расстроенным. Ну, то есть, я в какой-то степени хочу увидеть его расстроенным, я ведь обижаюсь на него, верно? Но вместо этого я предпочитаю его поцеловать.

И, как я говорил, поцелуй никогда не бывает просто поцелуем. Поэтому, когда я улыбаюсь, немного наклоняюсь и снова соединяю его губы с моими, я на самом деле говорю: "Я прощаю тебя, Джи".

Моментальная карма

– Майки сказал, что ты болеешь, – говорит Джерард, свесившись с моей кровати. Из-за этого его голос звучит приглушённо, и я могу видеть только ноги и часть спины. Он держится за простынь и одеяло, заглядывая под мою кровать.

Я до сих пор лежу под одеялом, откинувшись на подушку, и смотрю, как он там копается. Не могу себе представить, сколько за 16 лет под моей кроватью накопилось дерьма.

– Я не болею, – говорю я достаточно громко, чтобы он смог услышать меня. – Видишь, я совершенно здоров, свеж, как огурчик.

Он свешивается ещё немного дальше, а затем соскальзывает с края кровати, ударяясь об пол с глухим стуком. Я даже не хочу знать, о чём моя мама могла сейчас подумать. Его лицо неожиданно возникает передо мной, красное от крови, которая прилила к его голове, когда он свешивался вверх ногами с моей кровати. Он хмурится.

– Я не знаю, что он там имел в виду. Майки сказал мне, что ты сегодня не в школе, – продолжает он. – Так ты решил просто прогулять или что?

– Я уверен, ты знаешь всё о прогулах.

Он снова поднимает голову, и я смеюсь от его взгляда. Это тот же взгляд, каким родители смотрят на капризных несносных подростков, когда действительно хотят, чтобы они заткнулись.