Пожалуйста, Бог, пусть это будет правдой. Я не знаю, где мы, чёрт возьми, или что произойдёт. Я даже не знаю, умер я или нет. Всё, что я знаю, что всё это высшая сила, которая где-то там смотрит на нас. Карма ли это, Будда, или даже Бог - мы под присмотром. И Джерард произносит короткую молитву, вне зависимости от того, знает он об этом или нет. Любовь может спасти нас. Если есть сила, которая на это способна, то это должна быть любовь. Это так просто.

– Любовь может спасти нас, Фрэнки. Я знаю, что может, нам просто нужно постараться. Мы постараемся немного сильнее. Любовь может спасти нас, клянусь. Тебе просто нужно очнуться.

Он сказал мне, что знает, что я не верю в него. Он сказал мне это вчера? Год назад? Целую жизнь назад? Кто знает. Может быть, это время ещё вообще не пришло. Но он сказал, что я не верю в него. Я верю в Джерарда сильнее, чем в любую высшую силу. Даже сильнее, чем в Карму. Я верю в Джерарда, и я верю ему, когда он говорит, что любовь может спасти нас.

Он говорит мне, что любовь может спасти нас, если я. Просто. Очнусь.

Так что я это и делаю.

Спасённый

Я как будто плыву. Я вижу свет над водой, и мне просто нужно к нему подплыть. Я выхожу из своего бессознательного состояния, пробиваясь через поверхность. А потом я снова дышу воздухом, и свет, к которому я плыл - бледное лицо Джерарда.

Я как будто открываю глаза в самый первый раз. Мои веки открываются, и я сосредотачиваюсь на Джерарде. На мгновение я задумываюсь, вдруг я всё ещё в Другом Месте, мёртвый, и он тоже может быть мёртв, а всё вокруг – ослепительно-белое. Но это выглядит как обычная больничная палата, наполненная звуковыми сигналами приборов и капельницы, сильным запахом лекарств. Стены светло-зелёного , обои с цветами.

Я как будто под наркотиками. Хотя, конечно, так и есть. Они вкололи мне морфин, мне трудно держать глаза открытыми, и левая сторона тела словно исчезла. В моей голове беспорядок, мысли затуманены и путаются. Язык сухой и тяжёлый, будто прилипший к нёбу. Я невольно дёргаю своей рукой, на которой покоится его голова. Думаю, моё тело, наконец, возвращается к жизни. Джерард рывком поднимается вверх, его глаза выглядят дикими под тяжёлыми веками.

Я как будто возвращаюсь домой. Он не верит своим глазам. Я моргаю, пока он смотрит на меня. А потом его руки на моём лице, обнаруживающие все повреждения и линии. Его глаза не отрываются от моих собственных, погружаясь глубже, чем когда-либо раньше. И наконец, наконец, его губы на моих собственных, движущиеся так заботливо и мягко. Думаю, что тот, кто придумал эту идею - прижиматься своими губами к губам другого и чувствовать такое блаженство, был чистым гением. Он целует меня так мягко, его губы просто порхают на моих.

– Спасибо, спасибо тебе, – выдыхает Джерард на мою щёку, когда падает на колени у кровати, утыкаясь лицом мне в шею. Я не уверен, кого он благодарит, меня или какого-то бога, но это не имеет значения.

– О чём ты думал, когда так выпрыгнул передо мной? – спрашивает он. Действительно интересно. Потому что он был полностью готов принять этот удар на себя, а я просто решил сделать это за него.

Мои первые слова получаются вялыми от тех препаратов, которые они вводили в мои вены кто знает, как долго. Я сглатываю, и моё горло жжёт.

– Я, эм, не знал, что у него был нож, – признаюсь я. Не время для того, чтобы притворяться каким-нибудь благородным героем. Мы оба знаем, насколько глупо было выпрыгнуть перед этим карманным ножиком. Это как пытаться увернуться от пули.

– Пэнси, ты идиот, – говорит он, но с облегчением, потому что он не собирается на самом деле меня ругать. Вместо этого он оставляет несколько поцелуев на моей шее, пока мои пальцы вплетаются в его волосы.

Я смотрю на повязку, наложенную вокруг моего торса, и снова сгораю от стыда за жестокое обращение со своим телом. Я стараюсь выкинуть всё это из головы как можно быстрее, немного приподнимаясь. Я ожидаю увидеть пятна засохшей крови, как во времена Второй мировой, но всё, что я вижу – чистая белая повязка. С крошечным пятном крови.

– Им удалось хорошенько тебя залатать, да? – спрашивает он. Теперь, когда первоначальное беспокойство и благодарность прошли, Джерард улыбается. Его лицо светится.

– Я не умер, – бормочу я, почти что в неверии.

Его улыбка подрагивает.

– Нет. Но чёрт, Фрэнк, я не хочу, чтобы ты снова был так близок к этому.

И он рассказывает мне, что произошло. Как он понял, что я принял удар в живот. Как он позаботился об Оуэне (и здесь он был очень неопределённым). Как моя мать проснулась из-за всего этого шума. Как она пришла в комнату, пока Оуэн истерически смеялся, а Джерард прижимал моё замершее окровавленное тело к груди. Как она вызвала полицию и скорую. Как Оуэн не переставал смеяться, даже когда на него надели наручники и затолкали в полицейскую машину.

Когда я узнаю эти недостающие части истории, в моём мозгу мелькают случайные проблески. Мигание синих и красных огней. Звук сирены. Рваные рыдания Джерарда. Крик моей матери. Истерика Оуэна. Но в основном, это просто тьма. Чёрная дыра, на месте которой должны быть воспоминания, кроме того, как я умираю.

Он рассказывает мне всё. Я хочу рассказать ему столько всего, каждое слово, пока моё горло не пересохнет, а язык не отвалится. Я хочу рассказать ему о Другом Месте и о вещах, которые я видел. Я хочу рассказать ему, что у нас всё ещё есть надежда. Но я так чертовски слаб, что не думаю, что способен на большее, чем просто кивать головой. И даже это для меня тяжело.

Кажется, Джерард понимает это, хоть я ничего ему и не говорю. Как будто он может читать мои мысли.

– Не разговаривай, ладно? – шепчет он, когда я пытаюсь. – Просто отдыхай.

Я делаю ещё один шаг вперёд. Шаг ближе к тому, что всё будет хорошо, и шаг дальше от этого кошмара, который пытался нас разрушить.

– Любовь может спасти нас, – шепчу я.

Он замирает, когда мои глаза снова закрываются. На его лице самое странное выражение, и я смотрю на него через ресницы. Он откидывается на спинку стула и просто смотрит на меня несколько долгих секунд. Затем протягивает руку, убирает волосы с моего лица и улыбается.