Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ну, дело твое, как хочешь! — сердито сказал Стрельцов. — А я совсем не уверен, что вечером буду тебя угощать зефиром.

Коза стояла, трясла своим коротким хвостиком. Потом потянулась к упавшим на землю сахарным крошкам. Обнюхала их, опять не взяла и, приподняв голову, оскалила крупные желтые зубы. Тихонько проблеяла. Стрельцов пожал плечами.

— Ты хочешь, коза, чтобы я тебя понял. А ты меня понимаешь? Меня сейчас понять еще труднее, чем тебя.

Коза копытила землю в том месте, где лежали кусочки сахара.

Потом Стрельцов бездумно сидел в вагоне электрички на залосненной скамье. Вагон пошатывало на быстром ходу. Убегали назад телеграфные столбы, тонкие березки и клены, изгибающиеся на ветру. Проплывали одна за другой платформы. Мелькали огороды, картофельные поля, дачные домики. Поодаль стремились к небу широкоплечие осанистые мачты высоковольтных электропередач. Обгоняя поезд, пылило по замощенной булыжником дороге несколько легковых автомашин.

Привычное все, очень привычное взгляду. Так и всегда, каждый день. Но ведь сегодня все иное… Ах, Римма, Римма!

Евгения Михайловна встретила Стрельцова докладом: Иван Иваныч прилетел благополучно, здоров и через водителя машины передал, что должен хоть раз в жизни основательно выспаться, а потому он приедет прямо в госкомитет.

— Еще Иван Иваныч просил сказать вам, — прибавила Евгения Михайловна, — что, если на заводе пожар, он может приехать и раньше.

— Следовательно?

— Я думаю, что «пожара» у нас нет никакого!

Не только по неписаным своим секретарским обязанностям и по женской своей доброте, но и по особой дружеской симпатии, которую она всегда питала к Стрельцову, Евгения Михайловна произнесла эти слова с такой степенью убежденности, что их можно бы легко и переиначить: «Когда на заводе остаетесь вместо Ивана Иваныча вы — и не может быть никакого «пожара»!

— Спасибо, Евгения Михайловна!

— Ну, а дома у вас как? — спросила она в сторону, искусственным равнодушием пытаясь прикрыть свою встревоженность. Она в любой обычный день задавала такой вопрос, но в любой обычный день это было лишь простой вежливостью.

Стрельцов знал это. И всегда отшучивался.

— Да ничего… — устало сказал он на этот раз. — Благодарю вас, Евгения Михайловна!

Вошел в кабинет. Уронил тяжелую голову на ладони. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышал жужжание наборного диска на телефонном аппарате, слышал, как Евгения Михайловна осторожно, вполголоса спрашивала:

— Алло! Это справочная о несчастных случаях? Скажите, пожалуйста…

«Добрый, добрый человек! Что хорошее сделать бы для нее?»

Стрельцов потер виски. Голова была набита ватой. Это результат двух бессонных ночей. А что впереди?

Но работа — лучшее лекарство от всех болезней, лучшее средство от любых напастей. Стрельцов часа два ходил по цехам, разговаривал с рабочими, с мастерами, инженерами, давал советы, указания. Хитря, обошел далеко стороной помещение лаборатории Мухалатова. В кабинет к себе он вернулся немного посвежевший. Но усталость в ногах у него прибавилась и, пожалуй, сильнее поднывала левая рука.

В приемной накопилась небольшая очередь, «свои», с деловыми бумагами. Стрельцов почти все бумаги подписал не читая. Только спрашивал иногда: «Не подведете?» Сегодня он негож был вести никакие споры.

Последним в очереди оказался главбух Андрей Семеныч. Он принес проект приказа. Параграфом первым отменялся приказ номер такой-то, согласно которому кассир Л. Пахомова, как растратчица, снималась с работы, назначалась В. Демьяненко, а главному бухгалтеру вменялось в обязанность подготовить материал для передачи следственным органам. Вторым параграфом Л. Пахомова объявлялась находящейся на больничном листке вследствие полученной бытовой травмы, а на В. Демьяненко возлагалось временное исполнение обязанностей кассира.

Эту бумагу Стрельцов прочитал с большим вниманием. Долго держал перо в руке, не ставя подписи. Глухота конторского помещения давила виски.

— Вот ведь как нехорошо получилось, Андрей Семеныч, — наконец сказал он. Перечеркнул слово «бытовой травмы», написал «производственной травмы» и положил авторучку на стол.

— Да, — сказал Андрей Семеныч, — только ведь признает ли профсоюз?

— Докажем! Но я не только об этом.

— А-а! Конечно, очень нехорошо получилось, — подтвердил главный бухгалтер. — А вообще могло бы и хуже быть. Не дай бог, насмерть бы угодила Пахомова под машину! Тут бы совсем другой суд. По другому поводу. Учитывая, что вины у Пахомовой вовсе и не было. Вернее, совсем не ее вина.

— Ужасно! — сказал Стрельцов. — И тогда почему нет еще одного параграфа в приказе?

Андрей Семеныч помял подбородок, пробежался пальцами по застежкам легкой летней рубашки.

— Насчет привлечения к ответственности? — нетвердо спросил он. — Думал я… Ну что же, если находите нужным… Тогда уж меня. Чего же, по молодости, портить биографию Саше Мариничу? Большого опыта у него еще нет. А этакое дело проверить я сам был обязан. И проверил бы, коли пришлось бы посылать его прокурору. А тут, на этом этапе…

Он развел руками. И опять стал тискать, щипать подбородок.

— Ну, а строго по правилам, по закону? Без самопожертвовании? — сказал Стрельцов. — Тогда как?

Главный бухгалтер стоял потупясь, крутил пуговицы на рубашке.

— Так ведь как… Очень тонкое это дело, Василий Алексеевич! Если совсем уж формально: халатность Маринича. Преступная халатность, которая привела к таким-то последствиям. Какое же это объяснение, Василий Алексеевич, что три раза считал человек, в глазах у него там, что ли, рябило и прочее… Детское это объяснение, если для прокуратуры!

— Очень сурово могут наказать Маринича?

— Шофера, который Пахомову сбил, он ведь тоже никак не по злому умыслу, но все равно — будут судить. А вина их обоих с Мариничем, по сути, одинакова. Когда действовать по закону…

— Законы всегда справедливы.

— Это так… Да вот не всегда по жизни их применяют, и жизнь не всегда ложится точно по закону. Саша-то Маринич в эту самую Лику Пахомову вот как влюблен! За нее и везде хлопотал, и растрату ее покрывал. В больницу теперь то и дело бегает, звонит по телефону. А может и под суд пойти. Мы тут Уголовный кодекс листали. Не прямо гласит статья сто четырнадцатая, а все же гласит: «Неосторожные тяжкие или менее тяжкие телесные повреждения». Шофера как раз по ней привлекают. А кто, как не Маринич, довел Пахомову до такого состояния, что под машину попала она? Могут ведь подвести всякую логику.

— Эта логика не выдерживает критики.

— Логика, она не выдерживала и того, чтобы Пахомова под машину попала. Как пойдет следствие, гарантию дать нельзя.

— Но если сама Пахомова не станет поддерживать обвинение…

— Так ведь Пахомова и помереть может! А приказ-то ваш будет работать. Тогда и еще сильнее. Вот если бы, к примеру, дали вы мне «строгача», ну, конечно, и с предупреждением. А Маринича в сторону…

Стрельцов задумался. Вчера бухгалтер Маринич влетел к нему в кабинет веселый, взволнованный, радостный. Ах, как он сиял! Все выяснилось. Произошла ужасная, непозволительная ошибка. Никакой растраты у Пахомовой не было. Девушка поправляется.

Он, этот юноша, совсем не представлял себе, какая опасность может нависнуть над ним. Приказами о привлечении к ответственности не шутят. Вот стоит только взять перо и добавить параграф третий…

Не надо! Нет, не надо!

Но можно ли обойтись без этого параграфа? Имеет ли он, заместитель директора, на это право? Он тоже ведь ответственное лицо! Кем рисковать — собой или этим юным Мариничем?

А может быть, действительно дать только лишь главбуху «строгача»? И с предупреждением…

Андрея Семеныча томило молчание Стрельцова. Он в этом угадывал недоброе. Василий Алексеевич человек отзывчивый, и если он сейчас так надолго задумался над бумагой, значит, набирается злости, чтобы подавить в себе доброту и поступить, как полагается по закону. Независимо от последствий.

146
{"b":"553892","o":1}