— А вы? — спросила она тем же резким тоном, что был у мистера Кричлоу.

— Это я-то! Покупать имущество на Площади св. Луки! — мистер Кричлоу презрительно усмехнулся и покинул лавку так же внезапно, как появился.

Презрительная ухмылка в сторону Площади св. Луки выражала его отношение к ней, которое сложилось у него за последние годы. Площадь была уже не та, что прежде, хотя у отдельных хозяев дела шли не хуже, чем раньше. Менее чем за один год было объявлено о сдаче внаем двух лавок на Площади. Один раз ее историю опозорило банкротство. Хозяева лавок, естественно, начали искать причину этого явления и, естественно, обнаружили ее, но не там, где нужно было. По их мнению, причиной был «этот чертов футбол». За последнее время Берслийский футбольный клуб превратился в достойного противника Найпского клуба, издавна славившегося своей непобедимостью. Он превратился в замкнутую группу людей, арендовал землю под футбольное поле по Вересковой дороге и построил вместительные трибуны. Берслийский ФК «встречался» с Найпским ФК на поле последнего, что рассматривалось как достижение столь значительное, что в один из понедельников ему был посвящен целый столбец в «Спортивных новостях»! Но испытывали ли коммерсанты гражданскую гордость по поводу такого успеха? Ни в какой мере! Они заявляли, что «этот чертов футбол» оттягивает по субботам людей из города, способствуя таким образом полному затуханию торговли. Они заявляли также, что все думают только об «этом чертовом футболе», и присовокупляли, что лишь шалопаи и бездельники способны увлекаться такой варварской игрой. И они ораторствовали по поводу платы за вход, ставок, профессионализма и гибели истинного спорта в Англии. Короче говоря, нечто новое вышло па передний план и подверглось испытанию проклятием.

Продажа недвижимого имущества Мерикарпа имела особое значение для тех всеми уважаемых лиц, интересы которых были тесно связаны с городом, ибо она могла определить, губит ли «этот чертов футбол» Берсли и, если губит, то в какой мере.

Констанция как-то сообщила Сирилу, что, возможно, захочет пойти на распродажу, и поскольку в назначенный для аукциона вечер Сирил был свободен, он сказал, что, возможно, тоже захочет пойти. Таким образом, они отправились туда вместе. Сэмюел обычно посещал аукционы, но жену туда никогда не брал. Констанция и Сирил прибыли в «Тигр» чуть позже семи, и их провели в залу, имевшую вид комнаты небольшого благотворительного общества. В зале уже сидело несколько джентльменов, но возмутителей спокойствия — доверенных лиц, стряпчих и аукционистов — еще не было. По-видимому, слова «шесть тридцать до семи часов ровно» означали семь часов пятнадцать минут. Констанция уселась в виндзорское кресло^{51}, стоявшее в углу у двери, и указала Сирилу на соседний стул; они не смели рта раскрыть и двигались на цыпочках; Сирил неосторожно потянул стул, раздался скрип, и мальчик так покраснел, как будто осквернил храм, а мать в ужасе воздела руки. Все присутствующие повернулись в их сторону, явно огорченные подобной небрежностью. Некоторые из них поздоровались с Констанцией, но с оттенком замешательства, с несколько смущенным видом, как если бы они все собрались здесь со злым намерением совершить преступление. К счастью, вдовство Констанции уже утеряло свою трогательную новизну, так что обращенные к ней приветствия, хотя и были несколько смущенными, не выражали при этом невыносимого сострадания и не вызывали чувства неловкости.

Когда появились шумные и суетливые официальные лица с деловыми бумагами и молотком в руках, замешательство и ощущение вины у сидевших в зале усугубились. Напрасными оказались попытки аукциониста рассеять это мрачное настроение, хотя он весело жестикулировал и отпускал коллегам забавные шутки. Сирил полагал, что собрание откроется гимном, но появление буфетчика с вином убедило его, что он ошибается. Аукционист строго наказал буфетчику следить за тем, чтобы все могли утолить жажду, и тот, несколько смущенно, но рьяно занялся своим делом. Начал он с Констанции, но она, зардевшись, отказалась от вина. Тогда парень предложил стакан вина Сирилу, мальчик покраснел и, ощущая комок в горле, пробормотал «Нет»; когда буфетчик повернулся к нему спиной, он взглянул на мать с робкой улыбкой. Остальные присутствующие взяли стаканы и пригубили вино. Аукционист тоже глотнул, громко причмокнул и произнес: «А!»

В залу вошел мистер Кричлоу.

Аукционист снова произнес «А!» и добавил:

— Я всегда рад, когда приходят арендаторы. Это всегда добрый знак.

Он взглянул на аудиторию, ожидая одобрения. Но все, видимо, были слишком скованы, чтобы двигаться. Смущен был даже сам аукционист.

— Официант! Предложите вина мистеру Кричлоу! — воскликнул он, подгоняя буфетчика и как бы говоря: «Парень! Ты что ж не обращаешь внимания на мистера Кричлоу?»

— Да, сэр; сейчас, сэр, — отозвался официант, стараясь побыстрее разливать вино.

Аукцион открылся.

Взяв в руку молоток, аукционист кратко изложил биографию Уильяма Клюза Мерикарпа и, по исполнении сего благочестивого долга, предложил стряпчему огласить условия проведения аукциона. Стряпчий выполнил поручение, но с мучительной застенчивостью. Условия аукциона отличались длиннотами и были составлены явно на каком-то иностранном наречии, но аудитория выслушала это произведение ораторского искусства стоически, делая вид, что оно вызывает у них огромный интерес.

Затем аукционист начал громоздить друг на друга все эти «…лавка и жилые помещения и земельный участок со службами расположены и являются № 4 по Площади св. Луки». Констанция и Сирил вздрогнули, как будто их неожиданно обнаружили. Аукционист помянул Джона Бейнса и Сэмюела Пови тоном человека, понесшего тяжелую личную утрату, а затем выразил удовольствие по поводу присутствия «дам», имея в виду Констанцию, которая опять зарделась.

— Итак, джентльмены, что вы предлагаете за это знаменитое недвижимое имущество? Думаю, что не преувеличиваю, называя его «знаменитым».

Кто-то голосом запуганного преступника предложил тысячу фунтов.

— Тысяча фунтов, — повторил аукционист, затем сделал паузу, глотнул вина и причмокнул.

— Тысяча гиней, — произнес кто-то тоном человека, осуждающего себя за неправедное дело.

— Тысяча пятьдесят фунтов, — объявил аукционист.

Последовал долгий перерыв, усиливший нервное напряжение аудитории.

— Прошу, леди и джентльмены, — с мольбой воззвал аукционист.

Первый голос мрачно произнес:

— Тысяча сто фунтов.

Предлагаемые цены постепенно доросли до тысячи пятисот фунтов, главным образом, благодаря магнетической силе, излучаемой аукционистом. Теперь он стоял, повелевая окружающими. Он наклонился к стряпчему, и они о чем-то пошептались.

— Господа, — сказал аукционист, — рад сообщить вам, что торги открыты. — Его сдержанная, соответствующая положению, радость выразилась не столько в словах, сколько в интонации. Внезапно он с яростным шипением обратился к официанту: — Вы почему не угощаете тех джентльменов?

— Да, да, сэр, сию минуту.

Аукционист сел и, прихлебывая вино на досуге, вступил в беседу с секретарем, стряпчим и помощником стряпчего.

Он поднялся с видом победителя.

— Господа, предлагаемая цена — тысяча пятьсот фунтов. Мистер Кричлоу, прошу.

Мистер Кричлоу отрицательно покачал головой. Аукционист бросил учтивый взгляд на Констанцию, но она постаралась избегнуть его.

После многократных попыток уговорить присутствующих он с неудовольствием поднял молоток, делая вид, что намерен опустить его, и повторил этот жест несколько раз.

И тогда мистер Кричлоу сказал:

— Еще пятьдесят.

— Тысяча пятьсот пятьдесят, — сообщил аукционист, вновь напомнив официанту о его обязанностях. Сделав еще глоток, он произнес с притворной грустью: — Послушайте, господа, я надеюсь, вы не намерены отдать это великолепное хозяйство за тысячу пятьсот пятьдесят фунтов?

Но как раз это они были намерены совершить.