— Дна не видно! — сказал он. Потом, заметив ее искаженное лицо, он с покровительственной мужской улыбкой подошел к ней поближе.

— Глупенькая малышка! — ласково и с нежностью произнес он, вложив в эти слова всю силу своего обаяния.

Он сразу ощутил, что неправильно оценил возможные результаты своего поступка. Ее испуг мгновенно превратился в гневную обиду. Она с высокомерным видом отступила назад, как если бы он в самом деле намеревался прикоснуться к ней. Неужели он воображает, что раз она случайно пошла с ним на прогулку, он имеет право фамильярно обращаться с ней, поддразнивать ее, называть «глупенькой малышкой» и так близко заглядывать ей в лицо? Его вольности немедленно вызвали в ней неистовое возмущение.

Она отвернулась от него, предоставив ему возможность лицезреть ее гордо выпрямленную спину, подрагивающую от возмущения голову, гневно развевающиеся юбки, и, не сказав ни слова, стремительно, почти бегом отправилась в обратный путь. Он же был так потрясен столь неожиданным ее поведением, что сначала не двинулся с места, а просто стоял, глядя ей вслед и сознавая всю глупость своего положения.

Вскоре она услышала, что он ее догоняет. Она была слишком горда, чтобы остановиться или даже замедлить шаг.

— Я совсем не хотел… — пробормотал он, следуя за ней.

Она и виду не показала, что слышит.

— Мне, наверное, следует извиниться, — сказал он.

— Не сомневаюсь, что следует, — гневно ответила она.

— Вот я и прошу прощения! — проговорил он. — Остановитесь хоть на минутку.

— Буду вам благодарна, если вы оставите меня в покое, мистер Скейлз. — Она замолкла, обожгла его неприязненным взглядом и двинулась вперед. Душа ее разрывалась на части, ибо не смогла заставить ее остаться с ним, улыбнуться ему, простить и вызвать ответную улыбку.

— Я напишу вам, — крикнул он с холма ей вдогонку.

Она продолжала свой путь, эта смешная девочка. Но муки, которые она перенесла, когда припала к ненадежной стене, не были смешными, как не были смешны ни мрачный вид шахты, ни сильнейшее негодование, когда он не подчинился ей, забыв, что она королева. Для нее вся эта сцена выглядела высокой трагедией. Вскоре она перешла мост, но это была уже не та, не прежняя Софья! Таков был конец этого невероятного происшествия.

Подойдя к заставе, она вспомнила о матери и Констанции. Она совершенно забыла о них, и на некоторое время они перестали для нее существовать.

— Ты уходила, Софья? — спросила миссис Бейнс у появившейся в нижней гостиной Софьи. Софья поспешно сбросила шляпу и пелерину в комнате закройщика, боясь, что опоздает к чаю, но на волосах и щеках оставались следы мартовского ветра. Миссис Бейнс, явно располневшая, сидела в качалке с журналом «Воскресенье в вашем доме» в руках. Стол был накрыт к чаю.

— Да, мама. Я заходила к мисс Четуинд.

— Хотелось бы, чтобы ты, когда уходишь, сообщала мне.

— Я перед уходом повсюду искала вас.

— Нет, не искала, я ведь не выходила отсюда с четырех часов… Не нужно так говорить со мной, — сказала миссис Бейнс более мягким тоном.

В этот день миссис Бейнс испытывала долгие страдания. Она понимала, что находится в раздраженном, нервном состоянии, и поэтому с присущей ей мудростью повторяла себе: «Я должна следить за собой. Нельзя давать волю нервам». Она считала, что ведет себя разумно. Она не догадывалась, что ее выдает каждый жест; ей не приходило в голову, что больше многого другого людей раздражает вид человека, который из высоких побуждений пытается быть добрым и терпеливым в обстоятельствах, кои сам он считает чрезвычайно тревожными.

Мэгги с чайником и горячими гренками в руках еле-еле взобралась по лестнице из кухни, и у Софьи появился повод промолчать. Софья тоже перенесла много страданий, страданий мучительных, и в этот момент ее юная душа была отягощена истинной трагедией, какой она еще никогда не испытывала. Ее отношение к матери слагалось наполовину из страха, наполовину из непокорности; его можно было бы определить той фразой, которую она то и дело повторяла про себя по пути домой: «Не убьет же меня мама!»

Миссис Бейнс отложила журнал в голубой обложке и повернула качалку к столу.

— Можешь налить чай, — сказала миссис Бейнс.

— А где Констанция?

— Она не совсем здорова и прилегла.

— Что-нибудь не в порядке?

— Нет.

Эти сведения не соответствовали действительности. Почти все было не в порядке у Констанции, которая в этот день была просто неузнаваема. Но миссис Бейнс не намеревалась обсуждать с Софьей сердечные дела ее сестры. Чем меньше говорить с Софьей о любви, тем лучше! И без того Софья достаточно возбудима!

Они сидели по обе стороны камина лицом друг к другу — величественная матрона, в черном корсаже, тяжело нависшем над столом, с круглым лицом, покрытым складками и морщинами за долгие годы радостей и разочарований. И напротив нее — юная стройная девушка, такая свежая, непорочная и неопытная, такая трогательная в своей наивности, но обреченная стать жертвой всепожирающего Времени! Обе с рассеянной поспешностью ели горячие гренки в полном молчании, погруженные в свои думы, огорченные, но внешне беспечные.

— А что говорила мисс Четуинд?

— Ее не было дома.

Это было страшным ударом для миссис Бейнс, и ее подозрения относительно Софьи, отодвинутые на задний план непреложными фактами, связанными с Констанцией, вырвались вперед и стали метаться, как тигр в клетке.

И все же миссис Бейнс решила вести себя спокойно и осторожно.

— Вот как! В котором часу ты пришла к ней?

— Не знаю. Наверное, около половины пятого. — Софья быстро выпила свой чай и встала. — Сказать мистеру Пови, что он может прийти?

(Мистер Пови обычно пил чай после хозяев дома.)

— Да, если ты побудешь в лавке, пока я приду. Зажги-ка газ.

Софья достала из вазы на камине вощеный фитиль, сунула его в огонь и зажгла газ, вспыхнувший с легким хлопком в своей хрустальной обители.

— Что это за глина у тебя на ботинках, дитя мое? — спросила миссис Бейнс.

— Глина? — повторила Софья, растерянно глядя на свои ботинки.

— Да, — подтвердила миссис Бейнс. — Похоже на мергель. Где это ты побывала?

Она допрашивала дочь холодным и непроизвольно враждебным тоном, глядя на нее снизу вверх сквозь очки в золотой оправе.

— Должно быть, налипла по дороге, — ответила Софья и поспешила к двери.

— Софья!

— Да, мама.

— Закрой дверь.

Софья с неохотой прикрыла дверь.

— Иди сюда.

Софья покорилась, понурив голову.

— Ты обманываешь меня, Софья, — сказала миссис Бейнс с гневной торжественностью. — Где ты была сегодня днем?

Софья постукивала ногой по ковру.

— Я нигде не была, — угрюмо пробормотала она.

— Ты видела молодого Скейлза?

— Да, — решительно ответила Софья, бросив на мать дерзкий взгляд. «Не убьет же она меня. Не убьет же она меня», — шептал ей внутренний голос. На ее стороне молодость и красота, а ее мать лишь толстая женщина средних лет. «Не убьет же она меня», — повторял дрожащий, но безжалостно высокомерный внутренний голос девочки, не раз получавшей в зеркале подтверждение своей красоты.

— Каким образом ты с ним встретилась?

Молчание.

— Софья, ты ведь слышала, что я говорю!

Опять молчание. Софья, опустив голову, глядела в стол. («Не убьет же она меня».)

— Если ты будешь упрямиться, я буду вынуждена предположить самое ужасное, — заявила миссис Бейнс.

Софья хранила молчание.

— Безусловно, — возобновила разговор миссис Бейнс, — если ты намерена дурно себя вести, тебе не смогут помешать ни мать, ни кто-нибудь другой. Но кое-что я могу сделать, и сделаю… Хочу предупредить тебя, что юный Скейлз — негодный человек. Мне о нем все известно. За границей он вел себя необузданно, и если бы его дядя не был компаньоном в фирме Биркиншо, его бы ни за что туда вновь не взяли. — Пауза. — Надеюсь, ты в один прекрасный день станешь счастливой женой, но пока ты еще не доросла до того, чтобы встречаться с молодыми мужчинами, и я ни в коем случае не допущу, чтобы ты продолжала знакомство со Скейлзом. Этого я не потерплю. Впредь ты выходить из дому одна не будешь. Понятно?