Ширак снял шляпу и поцеловал Софье руку. Ветер растрепал его волосы. Софья увидела, что он очень бледен и лицо его выражает тревогу, несмотря на неподдельное стремление не терять бодрости.

— Пора! — сказал Ширак.

— Неужели никто не вспомнил о продуктах? — спросила Софья.

Ширак пожал плечами.

— Что поделаешь! Всего не упомнишь.

— Надеюсь, полет пройдет благополучно, — сказала Софья.

Дома она уже попрощалась с Шираком и выслушала подробности о шаре и о моряке-аэронавте, и теперь ей нечего было добавить, совсем нечего.

Ширак снова пожал плечами.

— Я тоже надеюсь, — пробормотал он, но таким тоном, что стало ясно — он ни на что не надеется.

— Ветер не слишком свежий? — спросила Софья.

Он опять пожал плечами:

— Что поделаешь!

— А направление ветра подходящее?

— В общем, да, — неохотно признал Ширак и, приободрясь, сказал. — Итак, сударыня, очень-очень рад, что вы пришли. Я придавал вашему приходу большое значение. Ведь Париж я покидаю из-за вас.

В ответ Софья нахмурилась.

— О! — зашептал он просительным тоном. — Не надо, прошу вас. Улыбнитесь мне. В конце концов я не виноват. Не забудьте, может быть, я вижу вас в последний раз, в последний раз смотрю вам в глаза.

Софья улыбнулась. Она не сомневалась в искренности чувства, которое выражалось с таким пылом. Во имя Ширака она должна была пойти на уступки перед самой собой. Она улыбнулась, чтобы доставить ему удовольствие. Как бы ни насмехался над ней ее строгий здравый смысл, Софья без сомнения очутилась в центре романтической сцены. Да еще этот шар, раскачивающийся во тьме! И собравшаяся толпа! И таинственность миссии Ширака! И он сам, стоящий с обнаженной головой на ветру, который должен унести его прочь, и в зловещем тоне говорящий ей, что из-за нее его жизнь разбита, в то время как завистливые честолюбцы прислушиваются к их разговору! Да, романтическая сцена. И сама она так красива! Ее красота реальная сила, которая — вопреки собственному желанию — где ни появится, творит что вздумается. В ее голове проносились возвышенные романтические мысли. И вызвал их Ширак! Итак, налицо подлинная драма, и драма эта одержала победу над нелепыми случайностями, над мимолетностью ситуации. Последние слова Софьи, обращенные к Шираку, прозвучали тепло и нежно.

Надев шапку, Ширак поспешил к шару. Там его встретили с почетом, которого удостаиваются только победители. Он был недосягаем.

Софья присоединилась к отошедшему в сторону Карлье и заговорила с ним с деланной развязностью. Она болтала, не думая и не обращая внимания на то, о чем говорит. Вот и Ширак вырван из ее жизни, как были вырваны и многие другие. Софья вспоминала их первые встречи и то взаимопонимание, которое всегда их связывало. Теперь, на переломе, которому способствовал сам Ширак, он утратил свою простоту и пал в ее глазах. Но именно потому, что он пал в ее глазах, Софья хотела еще нежнее относиться к нему. Она не знала, действительно ли Ширак пустился в эту авантюру из разочарования. Она не знала, смогли бы они и впредь преспокойно жить под одной крышей на рю Бреда, если бы той ночью она не позабыла завести часы.

Моряк окончательно залез в корзину и укрылся толстым плащом. Ширак перебросил одну ногу через борт, а восемь человек уже взялись за канаты, когда у охраняемого входа на площадь послышался стук копыт и взволнованные возгласы.

— Телеграмма от военного коменданта!

Когда вестовой остановил коня перед шаром, все, даже пожилой господин с часами, сняли шляпы. Вестовой ответил на приветствие, задал, наклонившись, какой-то вопрос и выслушал Ширака, после чего, отдав честь, вручил Шираку официальную телеграмму, и конь попятился от толпы. Это было восхитительно. Карлье был в восторге.

— Градоначальник никогда не торопится. Редкое качество! — иронически произнес он.

Ширак влез в корзину. Затем пожилой господин с часами вытащил откуда-то из темноты черный мешок и вручил его Шираку, который с глубоким почтением принял мешок и спрятал его. Моряк отдал команду. Мастеровые склонились над канатами. Внезапно шар приподнялся на фут и завибрировал. Моряк продолжал отдавать приказания. Распорядители не шевелясь смотрели на шар. Минута ожидания тянулась целую вечность.

— Отпускай! — прокричал моряк, встав и схватившись за оплетку.

Ширак сидел в корзине — в массе темного меха белело пятнышко лица. Люди у канатов засуетились.

Один край корзины дернулся, и моряк чуть не вывалился. Трое мастеровых с другой стороны не успели отпустить канаты.

— Отпускай, пошевеливайся! — рявкнул на них моряк.

Шар подпрыгнул, словно его с чудовищной силой притягивало к себе небо.

— Adieu![47] — закричал Ширак, размахивая шапкой.

— Adieu! Bon voyage! Bon voyage![48] — восклицали в толпе, а потом раздался возглас: Vive la France![49]

У всех, даже у Софьи, комок стоял в горле.

Но вот верхняя часть шара наклонилась, изменив свою грушевидную форму, и огромный аппарат, под которым как игрушка болталась корзина, а под нею — якорь, ринулся к зданию вокзала. Раздался тревожный крик. Затем огромный шар снова подскочил и пронесся над стеклянной крышей, едва не задев водосточную трубу. На мгновение наступило молчание… Шар исчез. Как будто какая-то могучая разъяренная сила, которой опостылело ожидание, унесла его. Еще несколько секунд на сетчатке глаз всех собравшихся сохранялся отпечаток наклонившейся корзины, мелькнувшей над крышей, как хвост воздушного змея. И более ничего! Пустота! Тьма! Воздушный шар, игрушка ветров, исчез в необъятном бурном океане ночи. До зрителей вновь донесся глухой гром канонады. А шар, верно, уже летел, незримый, среди разрывов, высоко над прусскими пушками.

Софья невольно задержала дыхание. Все существо ее застыло от пронзительного чувства одиночества и бесцельности.

С тех пор никто больше не видел ни Ширака, ни старого моряка. Воздушный океан, должно быть, поглотил их. Из шестидесяти пяти воздушных шаров, запущенных в Париже во время осады, пропали без вести два, и первым был шар Ширака. Во всяком случае, Ширак не преувеличил размеров опасности, хотя, несомненно, именно этого и хотел.

На этом кончились романтические приключения Софьи во Франции. Вскоре после этого немцы, по обоюдному соглашению с французами, вошли в Париж^{88}, полюбовались Лувром и ушли из безмолвного города^{89}. Для Софьи завершение осады выразилось, в основном, в падении цен. Задолго до того, как в Париж могли прибыть обозы с продовольствием, витрины наполнились провизией, а откуда она взялась, знали одни лавочники. Софья при ее запасах могла бы продержаться еще месяц, и ей было досадно, что она не распродала свою снедь, когда та еще ценилась на вес золота. После подписания договора в Версале^{90} цена двух оставшихся у Софьи окороков упала с пяти фунтов за штуку до нормальной стоимости ветчины. И все же к концу января она оказалась владелицей капитала примерно в восемь тысяч франков, всей обстановки в квартире и хорошей репутации. И все это заработала она сама. Ничто не могло до основания разрушить ее красоту, но вид у Софьи был усталый, и она заметно постарела. Она часто думала, когда же вернется Ширак. Она могла бы запросить газету или Карлье, но не сделала этого. О катастрофе с воздушным шаром Ширака вычитал в газете Ньепс. В первый момент известие вообще не произвело на нее впечатления, но через несколько дней Софья ощутила неясную боль утраты, которая становилась все сильнее, хотя так и не сделалась острой. Софья твердо верила, что Ширак никогда по-настоящему не нравился ей. Изредка она принималась мечтать о той страсти, которая оказалась бы ей по нраву, о страсти пылкой, но не выходящей из берегов, подобной огню в камине богатого и ухоженного дома.