Констанция ждала, что при первой встрече после ее замужества они с матерью будут вести долгие, подробные, увлекательные и дотоле неведомые им беседы. Но, когда они оказались наедине в спальной за полчаса до обеда, им обеим, по-видимому, не захотелось вступать в откровенный разговор.

Миссис Бейнс медленно сняла легкую накидку и осторожно положила ее на белое узорчатое покрывало. Потом, расправляя свое траурное платье, она оглядела комнату. Ничего не изменилось. Хотя Констанция еще перед свадьбой подумывала о некоторых изменениях, она все же решила с этим не спешить, полагая, что в доме достаточно одного бунтаря.

— Ну, деточка, у тебя все в порядке? — спросила миссис Бейнс с искренним интересом, глядя прямо в глаза дочери.

Констанция понимала, что при всей своей лаконичности вопрос был всеобъемлющим, ибо только ее мать умела выражать материнскую заботу так, что в семи словах вместилось не меньше внимания, чем в бесконечной болтовне иных матерей. Она покраснела, встретившись с открытым взглядом матери.

— О да! — ответила она в пылу восторга. — Вполне!

Миссис Бейнс кивнула, как бы отметая эту тему.

— Ты располнела, — кратко сказала она. — Если не побережешься, станешь такой же толстой, как мы все.

— Ой, мама!

Разговор опустился до менее эмоционального уровня. Он даже коснулся Мэгги. Констанцию больше всего обеспокоила какая-то перемена в матери. Она заметила, что мать суетится по пустякам. То, как она складывала накидку, расправляла перчатки, беспокоилась, что помнется шляпка, не только раздражало, но и вызывало некоторую жалость. В этом не было ничего особенного, это едва ощущалось, но этого было достаточно, чтобы изменить внутреннее отношение Констанции к матери. «Бедняжка! — подумала Констанция. — Боюсь, она уже не та, какой была прежде». Нельзя поверить, что менее чем за полтора месяца мать могла состариться! Констанция не учитывала тех сложных процессов, которые произошли в ней самой.

Встреча миссис Бейнс с зятем прошла весьма приятно. Он ждал в нижней гостиной, пока она туда спустится. Он вел себя чрезвычайно любезно — расцеловал ее и говорил ей лестные слова, безусловно искренне желая доставить ей удовольствие. Он объяснил, что посматривал, не прикатила ли коляска, но его вызвали по делу. Он воскликнул «О, Боже!», когда узнал о тетушке Гарриет, и этот возглас прозвучал непритворно, хотя обе женщины знали, что его чувства к тетушке Гарриет никогда не возьмут верх над доводами рассудка. В глазах Констанции поведение мужа выглядело совершенно безупречным. Она и не подозревала, что он человек столь светский. И сама того не сознавая, она как бы говорила матери: «Теперь вы видите, что не ценили Сэма должным образом. Теперь вы убедились в своей ошибке».

Когда они сидели в ожидании обеда — Констанция и миссис Бейнс на софе, а Сэмюел на краю ближайшей качалки, — из-за двери, выходящей на кухонную лестницу, послышался негромкий скребущий звук, потом дверь поддалась натиску, и в комнату с деловым видом ворвалась Фэн, лапами раскидывая во все стороны коврики. Еще раньше Фэн нюхом почувствовала, что отстала от событий, происходящих в доме, что опаздывает, и поспешила сюда из кухни, чтобы провести расследование. En route[13] она вспомнила, что в то утро ее выкупали. При виде миссис Бейнс она замерла на месте. Она стояла, на слегка напряженных лапках, подняв нос, навострив уши, ее блестящие глаза мерцали, а хвост нерешительно двигался. «Я уверена, что никогда раньше не слышала такого запаха», — сказала она себе, глядя на миссис Бейнс.

А миссис Бейнс, глядя на Фэн, испытывала подобное, хотя не точно такое же чувство. Наступило пугающее молчание. У Констанции был вид преступницы, а Сэм явно утерял светскую изысканность. Миссис Бейнс поразило, как громом.

— Собака!

Внезапно Фэн быстрее завиляла хвостом, а потом, тщетно обратившись за поддержкой к хозяину и хозяйке, совершила гигантский прыжок и оказалась у миссис Бейнс на коленях. В такую цель ей попасть было нетрудно. У Констанции вырвалось возмущенное и испуганное «О, Фэн!», а Сэмюел выдал свое нервное напряжение каким-то непроизвольным движением. Но Фэн устроилась на этих обширных коленях как в раю. Это была лесть посильнее, чем лесть мистера Пови.

— Значит, тебя зовут Фэн! — тихо сказала миссис Бейнс, поглаживая животное. — Да ты очень мила!

— Не правда ли, миленькая? — произнесла Констанция с непостижимой стремительностью.

Опасность миновала. Таким образом, без лишних объяснений, Фэн получила признание.

Появилась Мэгги с йоркширским пудингом.

— Ну, Мэгги, — сказала миссис Бейнс, — итак, на этот раз вы выходите замуж? Когда же?

— В воскресенье, мэм.

— А отсюда уходите в субботу?

— Да, мэм.

— Ладно, мне нужно поговорить с вами до моего отъезда.

Во время обеда о вывеске не было сказано ни слова! Несколько раз разговор самым тревожным образом приближался к этой теме, но неизменно отдалялся от нее, как отдаляется один поезд от другого, когда они оба одновременно отправляются с одной и той же станции. Волнения Констанции по поводу вывески оказались сильнее беспокойства о вкусе еды. К концу обеда она пришла к выводу, что мать затаила неодобрительное отношение к вывеске. В течение трапезы Фэн оказывала на настроение общества благотворное влияние.

После обеда Констанция сидела как на иголках, боясь, что Сэм закурит сигару. Она не попросила его воздержаться от курения, ибо, хотя и была уверена в его расположении к ней, понимала, что мужьям свойствен дух противоречия, который нередко бывает сильнее возвышенных чувств. Во всяком случае, Сэмюел не закурил. Он вышел, чтобы проверить, как заперли лавку, а миссис Бейнс в это время поговорила с Мэгги и преподнесла ей к свадьбе 5 фунтов.

Незадолго до чая миссис Бейнс объявила, что хочет немного погулять и просит ее не сопровождать.

— Куда это она отправилась? — с высокомерной улыбкой спросил Сэмюел, стоя с Констанцией у окна и наблюдая, как миссис Бейнс поворачивает по Кинг-стрит в сторону церкви.

— Думаю, она пошла к папе на могилу.

— А! — извиняющимся тоном тихо промолвил Сэмюел.

Констанция ошибалась. Не дойдя до церкви, миссис Бейнс завернула направо, вышла на Брогем-стрит, а оттуда по Эйкр-лейн, преодолев крутой подъем, попала на Олдкасл-стрит. Олдкасл-стрит вливается в верхнюю часть Площади св. Луки, миссис Бейнс остановилась на углу улицы, и перед ее взором предстала вывеска во всей своей красе. В четверг пополудни здесь никого не было. Она вернулась к дому дочери тем же необычным путем и, войдя, не сказала ни слова, однако она заметно повеселела.

После чая прибыл экипаж, и миссис Бейнс приготовилась к отъезду. Визит получился на удивление удачным, он прошел бы совершенно идеально, если бы Сэмюел, уже закрывая дверцу экипажа, не испортил его. Каким-то образом он умудрился заговорить о Рождестве. Только человек, обладающий врожденной бестактностью Сэмюела, мог упомянуть Рождество в июле.

— Не забудьте, что Рождество вы проводите у нас! — возвестил он, заглянув в экипаж.

— И не подумаю! — ответила миссис Бейнс. — Мы с тетей Гарриет будем ждать вас в Эксе. Так мы решили.

Мистер Пови вознегодовал.

— О, нет! — запротестовал он, уязвленный такой немногословностью.

У него уже давно не было родственников, кроме одного двоюродного брата-кондитера, и он мечтал, что наконец вся семья соберется на Рождество у него в доме, и мечта эта была дорога его сердцу.

Миссис Бейнс ничего не ответила.

— Мы, наверное, не сможем оставить лавку, — сказал мистер Пови.

— Чепуха! — резко возразила миссис Бейнс и поджала губы. — Рождество приходится на понедельник. — От толчка экипажа ее голова откинулась к дверце, и локоны закачались. Седины в них не было совсем, лишь кое-где мелькали белые нити!

— Сделаю все возможное, чтобы мы туда не поехали, — бормотал разгневанный мистер Пови наполовину для себя, наполовину для Констанции.