К этому времени обстановка изменилась: зубная боль у мистера Пови так усилилась, что вытеснила из их памяти забавную встречу в мастерской. Глядя на этих девушек в черных платьях с короткими рукавами и черных передниках, на их гладко причесанные волосы и спокойные, сосредоточенные лица, нельзя было и заподозрить, что они способны хотя бы на малейшее отклонение от сверхангельской безгрешности; особенно удачно имитировала святую невинность Софья. Что касается зубной боли, то она носила приступообразный характер; она подбиралась к апогею постепенно, подобно волне, пытка ужесточалась, пока волна не спадала, оставляя мистера Пови совершенно изможденным, но на мгновение освободившимся от страданий. Эти кризисы повторялись примерно раз в минуту. Свыкнувшись с присутствием юных девиц и согласившись оставить на плечах салфетку, он как бы признал, что нездоров, и открыто отдался во власть недуга. Он нисколько не скрывал своих страданий, о чем свидетельствовали внезапные судороги, сотрясавшие его тело, и неистовые рывки качалки. Вдруг, когда очередная волна отхлынула, он, откинувшись в кресле, пробормотал слабым голосом:

— У вас, верно, нет настойки опия?

Девушки встрепенулись.

— Настойки опия, мистер Пови?

— Да, чтобы подержать ее во рту.

Он сел в напряженной позе — нарастала очередная волна. Этот славный малый потерял уважение к себе и всякую благопристойность.

— Должно быть, есть у мамы в шкафчике, — сказала Софья.

Констанция, у которой на поясе висела связка ключей миссис Бейнс — знак глубокого доверия, — с некоторым страхом направилась к угловому шкафчику, висевшему справа за выступом камина, над полкой с большим медным чайником. Этот дубовый шкафчик, инкрустированный простой каймой из клена и черного дерева, соответствовал стилю комнаты. Он гармонировал с темно-зелеными шерстистыми обоями, чайником, качалками и салфетками на них, с фисгармонией палисандрового дерева, на которой стояла китайская чайница из папье-маше, и даже с ковром, пожалуй, с самым необычным для гостиной ковром, сшитым по длине из лестничной дорожки. Этот угловой шкафчик служил здесь с давних пор, храня в себе лекарства нескольких поколений. От его темной, приобретенной за долгие годы, полировки исходил сумрачный блеск, какой появляется у мебели только от длительного употребления. Ключ, вытащенный Констанцией из связки, был таким же гладким и сверкающим от времени, как шкафчик; он вошел в замочную скважину и повернулся легко, но с громким щелчком. Широкая дверца отворилась степенно, как портал.

Девушки обследовали священное нутро шкафчика, в котором, казалось, томятся склянки-пленники, поднявшие сигнатурки с просьбой освободить их для исполнения своего долга.

— Вот она! — нетерпеливо воскликнула Софья.

И правда, это была синяя склянка с темно-желтой сигнатуркой: «Осторожно. ЯД. Лауданум. Чарлз Кричлоу, член фармацевтического общества с правом прописывать и изготовлять лекарства. Площадь св. Луки, Берсли».

Прописные буквы испугали девушек. Констанция взяла склянку, как заряженный револьвер, и взглянула на Софью. Увы, здесь не было их всесильной, всезнающей матери, чтобы сказать им, как поступить. Им, никогда ничего не решавшим, сейчас нужно было принять решение. А старшей была Констанция! Можно ли, несмотря на письменное предупреждение, влить мистеру Пови в рот это ужасное снадобье, само название которого вселяет страх? Какая пугающая ответственность.

— Может, лучше спросить у мистера Кричлоу? — запинаясь, спросила Констанция.

Ожидание благодетельной настойки оживило мистера Пови, и как бы силой внушения зубная боль несколько унялась.

— Нет! — заявил он. — Не нужно спрашивать у мистера Кричлоу… Две-три капли в небольшом количестве воды. — Чувствовалось, что ему не терпелось поскорее принять настойку.

Девушки знали, что аптекарь и мистер Пови относятся друг к другу с неприязнью.

— Я уверена, что все будет в порядке, — произнесла Софья. — Сейчас принесу воды.

По-детски вскрикивая и пугаясь, они все же накапали четыре смертоносных темных капли (на одну больше, чем намеревалась Констанция) в чашку с небольшим количеством воды. Когда они вручали чашку мистеру Пови, у них были испуганные лица театральных злодеев. Они чувствовали себя такими старыми, а выглядели такими молодыми.

Мистер Пови нетерпеливо набрал в рот лекарство, поставил чашку на камин, а затем наклонил голову вправо, чтобы жидкость покрыла больной зуб, и застыл в этой позе, ожидая благотворного действия настойки. Из соображений приличия девушки отвернулись, ведь мистеру Пови нельзя глотать лекарство, и они сочли за лучшее предоставить ему свободу для решения этой деликатной проблемы. Когда, по прошествии времени, они взглянули на него, он сидел откинувшись на спинку качалки, открыв рот и смежив веки.

— Вам лучше, мистер Пови?

— Я, пожалуй, ненадолго прилягу на кушетку, — послышался неожиданный ответ, и он мгновенно вскочил и бросился на стоявшую между камином и окном кушетку, набитую волосом; там он улегся, потеряв чувство собственного достоинства, — настоящее побитое животное в сером костюме со странными фалдами, в мятом жилете с утыканным булавками лацканом, в бумажном воротничке и тесных бумажных манжетах.

Констанция последовала за ним, держа салфетку, которую нежно набросила ему на плечи, а Софья положила другую на его полусогнутые худые, маленькие ноги.

Затем они устремили взор на дело рук своих, тайно осуждая себя и испытывая ужаснейшие предчувствия.

— Он, без сомнения, лекарства не проглотил! — прошептала Констанция.

— Во всяком случае, он спит.

Мистер Пови действительно спал, рот у него был открыт очень широко — как дверь лавки. Главный вопрос заключался в том, не смертный ли это сон, главный вопрос заключался в том, не избавился ли он от боли на веки вечные.

Вдруг он оглушительно всхрапнул; этот храп прозвучал как предзнаменование катастрофы.

Софья приблизилась к нему, словно к бомбе, но, осмелев, заглянула ему в рот.

— Кон! — позвала она сестру, — подойди-ка сюда, глянь. Ужасно странно!

И две пары глаз начали изучать диковинный ландшафт во рту мистера Пови. В правом углу этих недр виднелся крупный осколок зуба, соединенный с мистером Пови тончайшей ниточкой так, что, когда грудь его слегка вздымалась и в пещере стонал ветер, осколок совершал самостоятельные движения, свидетельствуя этим, что его давняя связь с мистером Пови подходит к концу.

— Вот он, — сообщила Софья, указывая на зуб, — он совершенно разболтался. Ничего смешнее не видела.

Все это было так смешно, что страх Софьи перед возможностью внезапной кончины мистера Пови рассеялся.

— Посмотрю, сколько он проглотил, — сказала Констанция и с озабоченным видом направилась к камину.

— Да ну, я уверена… — начала было Софья, но вдруг, взглянув на стоявшую рядом с кушеткой швейную машину, умолкла.

Это была американская швейная машина фирмы «Хау»^{16} с маленьким ящичком для инструментов, а в ящичке лежала пара щипчиков. Констанция между тем нюхала остатки снадобья, чтобы определить, насколько оно смертельно, но, услышав знакомое щелканье открываемого ящичка, обернулась и увидела, что Софья наклоняется над мистером Пови с щипчиками в руках.

— Софья! — в ужасе возопила она. — Ради бога, что ты делаешь?

— Ничего, — ответила Софья.

Через мгновение, очнувшись от сна под опием, встрепенулся и мистер Пови.

— Ноет, — пробормотал он и, подумав, добавил: — Но в общем-то, гораздо лучше. — Во всяком случае, смерти он избежал.

Софья спрятала правую руку за спину. Как раз в это время по Кинг-стрит проходил уличный торговец, возвещавший: «Мидии и креветки!»

— Ах! — громко воскликнула Софья. — Давайте купим мидий и креветок к ужину! — Она рванулась к двери, отперла и распахнула ее, не подумав, что сквозняк может повредить мистеру Пови.

В те времена вкус пищи, потребляемой людьми, нередко зависел от каприза уличных торговцев, это была эра предпринимательства, когда странствующих рыцарей торговли было очень много и они отличались изобретательностью. Вы выходили на порог, хватали вручаемый вам продукт, уходили в дом, варили и съедали его — все точно так, как это водилось у бриттов.