В то время, когда незнакомцы садятся, у двери слышен голос:
– Молодой человек, обратите особенное вниманье на эту лошадь, поводите ее немного, а потом вытрите соленой водой; отвяжите кобуры, дайте их сюда. они крепки: бояться нечего, я знаю: но тут важные бумаги. От этех бумаг зависит благоденствие колонии. Что-бы сталось с вами, если б с ними приключилось что-нибудь! Страшно и подумать!
За сим, одетый в охотничьем платье, на котором блестят золотые пуговицы с весьма-известным девизом, и шляпе, имеющей вид капустного листа, с лицом, какое редко встретишь в Австралии, отлично выбритым, чистым, опрятным и благообразным более, чем когда-нибудь, держа под мышками кобуры и вдыхая запах обеда, входит дядя Джак.
Пизистрать (бросаясь к нему). Может ли быть? Вы в Австралии?
Дядя Джак (не узнавая сначала Пизистрата, который вырос и в бороде, отступает, и восклицает). Кто вы такой? я вас никогда не видал, сэр! Вы, того и гляжу, скажете, что я вам что-нибудь должен.
Пизистрать. Дядюшка Джак!
Дядя Джак (бросая кобуры). Племянник! Слава Богу! В мои объятья!
Они обнимаются; взаимно представляются друг-другу: м. Вивиен, м. Больдинг с одной стороны, майор мак-Бларне, м. Беллион, м. Еммануель Спек с другой. Майор мак-Бларне красивый мужчина с легким дублинским наречием: он жмет вам руку, как пожал-бы губку. М. Беллион горд и осторожен, носит зеленые очки и подает вам один палец. М. Еммануель Спек одет удивительно-щегольски для Австралии: на нем голубой атласный шарф и блуза, какие часто носят в Германии, вышитая по швам, и с таким числом карманов, что было-бы куда Бриарею спрятать за раз все свои руки; Спек худ, учтив; он нагибается, кланяется, улыбается и опять садится за стол, как человек привыкший пользоваться обстоятельствами.
Дядя Джак (набив рот говядиной). Отличная говядина! Это у вас своя, а? Мудреное дело откармливать скот (опрокидывает на свою тарелку банку с огурчиками). Надо учиться подвигаться вперед в Новом-свете; теперь время железных город! Мы можем ему дать одну или две… а, Беллион? (Мне на ухо) Страшный капиталист этот Беллион! Посмотрите за него!
М. Беллион (важно). Акцию или две! Если у него есть капитал, м. Тиббетс (ищет огурчиков; зеленые очки останавливаются на тарелке дяди Джака).
Дядя Джок. Этой колонии только и нужно несколько таких людей, как мы: с капиталами и умом. Вместо того чтоб платить бедным за то, что они переселяются, лучше-бы платить богатым; а, Спек?
Между-тем как дядя Джак обращается к мистеру Спек, мистер Беллион втыкает вилку в один из огурчиков, лежащих на тарелке Джака, и переносит его на свою, замечая, не столько об огурчике, сколько вообще в виде философской истины:
– Здесь, господа, нужно только внимание; надо быть всегда на готов и хвататься за первую выгоду: средства неисчислимы!
Дядя Джак, взглянув на свою тарелку, и, не найдя огурчика и предупреждая м. Спек, берет последний картофель, подобно и. Беллион, делая следующее философское и общее замечанье:
– Здесь главное предупредить другого; открытие и изобретательность, быстрота и решимость: вот что нужно… Но знаете что беда: здесь совсем разучишься говорить; право, на что это похоже? Что-бы сказал на это бедный отец ваш? Ну что, как он – добрый Остин? Хорошо! и прекрасно; а сестра? Проклятый этот Пек! А что она, все помнит «Антикапиталиста»? Но я все это теперь поправлю. Господа, наливайте стаканы… я предлагаю тост!
М. Спек (натянуто). Я готов отвечать стаканом на это чувство. Но где же стаканы?
Дядя Джак. Тост за здоровье будущего миллионера, которого представляю вам в лице моего племянника и единственного наследника, Пизистрата Какстон. Да, господа, торжественно объявляю вам, что этот джентльмен будет наследником всего моего достояния: земель, лесов, земледельческих и рудокопательных акций, и когда я лягу в холодную могилу, (вынимает носовой платок), и не будет на свете бедного Джака Тиббетс, взгляните на этого джентльмена и скажите: Джак Тиббетс живет в нем!
М. Спек (напевая).
«Выпьем кубок в круговую!»
Гай Больдинг. Виват, браво, ура! трижды три раза! Вот это дело!
Водворяется порядок; очищают стол; все закуривают трубки.
Вивиен. Что нового из Англии?
М. Беллион. В публичных фондах, сэр?
М. Спек. Вы, вероятно, скорее хотите знать о железных дорогах: в этих оборотах наживется не один человек, сэр; но все-таки, я думаю, наши здешния предприятия…
Вивиен. Извините, если я перебью вас, сэр: мне казалось, по последним газетам, что в отношениях Франции есть что-то неприязненное; нет надежды на войну?
Майор мак-Бларне. Вы хотите идти на службу, молодой человек? Если связи мои по министерству могут вам пригодиться, очень рад! Вы заставите гордиться этим майора мак-Бларне.
М. Беллион (тоном авторитета). Нет, сэр, мы не хотим войны: капиталисты Европы и Австралии не хотят её. Пусть только Ротшильды и несколько других, которых мы называть не будем, сделают это, сэр (Беллион застегивает свои карманы), и мы также сделаем; что тогда будет с вашей войной, сэр? (Ударяя рукой по столу, м. Беллион в горячности разбивает свою трубку, оглядывается кругом из-под зеленых очков, и берет трубку м. Спека, которую этот джентльмен небрежно положил возле себя).
Вивиен. А кампания в Индии?
Майор, О, если вы говорите об Индийцах…
М. Беллионь (набив трубку Спека из больдингова кисета, прерывает майора), Индия другое дело. Против этого, я не скажу ни слова! Там война более полезна для капиталистов, чем всякой другой рынок.
Вивиен. А что там нового?
М. Беллион. Не знаю; у меня нет индийских акций.
М. Спек. И у меня нет. Время Индии прошло: теперь наша Индия здесь. (Хватается своей трубки, видит ее во рту у Беллиона, и смотрит на него в отчаянии). Нужно заметить, что эта трубка не простая, а пенковая, в Австралии не заменимая).
Пизистрат. Скажите же пожалуйста, дядюшка, я все еще не понимаю, каким вы теперь заняты предприятием: верно какое-нибудь доброе дело, что-нибудь такое для блага человечества, филантропическое, великое?
М. Беллион (удивленный). Что вы, молодой человек? Неужели вы еще так зелены?
Пизистрат. Я, сэр, нет, Боже меня упаси! А мой (дядя Джак с умоляющим взглядом поднимает палец, и проливает чай на панталоны племянника; Пизистрат, которого чай обжог и сделал нечувствительным к жесту дяди, поспешно продолжает) мой дядя… Какая нибудь большая национальная, колониальная, антимонопольная…
Дядя Джак (прерывая его). Ха-ха-ха, какой повеса!
М. Беллион (торжественно). С такими теориями, которые даже в шутку не могут относиться к моему почтенному и благоразумному другу, (дядя Джак кланяется), вы, м. Какстоп, боюсь я, никогда не успеете в жизни. Не думаю я, чтоб ваши спекулации были вам по сердцу. Однако становится поздно, господа: нам пора.
Дядя Джак (вскакивая). А мне еще столько нужно сказать ему. Извините нас: вы понимаете чувства дяди (берет меня за руку, выводит из хижины, и уж на дворе говорит). Вы разорите нас: себя, меня, вашего отца, мать. Для кого, вы думаете, тружусь я и мучусь, если не для вас и для ваших? Вы просто нас разорите, если будете говорить в таком смысле при Беллионь: у него сердце такое же как у Английского-банка, и он, разумеется, прав. Человечество, ближние… гиль! Я отказался от этого очарования, от этех великодушных увлечений моей юности! Наконец я начинаю жить для себя, т.-е. для себя и для родных. И на этот раз я успею, увидите!
Пизистрат. Поверьте, дядюшка, что я от души готов надеяться; и, отдать вам справедливость, во всех ваших идеях непременно есть что-нибудь светлое, но ни одна из них никогда…
